Сергей Есенин. Тема Родины

родины - основное в моем творчестве».
С. А. Есенин.

родины
Возвращение Возвращение на родину

в любви не к женщине, а благодатной родине.


Основная черта лирического

героя поэзии Есенина, как и самой Руси, - кротость. Сам лирический герой – пастух, богомолец. Наибольшую важность для него представляет единение с природой, а природа для Есенина олицетворяет храм. Храм – христианство, Бог; природа – крестьянство. Именно эти два начала легли в основу мировоззрения поэта в те годы.

крестьянского рая. Деревенская жизнь у поэта – крестьянский космос, а

всевозможные мелочи, предметы, неразделимые с крестьянским бытом – образ духовной благодати.



Ранний Есенин имеет пристрастие к диалектизмам (выть, веретье, скатый, дежка и т.д.), подчеркивающим его глубокую внутреннюю связь с Родиной.
Кротость героя вытекает из ностальгии по старой крестьянской Руси, из принципа «всеприемственности», из философского успокоения.

нищей и необъятной России. Одной из основных тем, которая объединяет

стихи 1916 года, является тема прощания с прошлым. В них отразилась горечь разлуки с другом, с родными местами, где поэт прислушивался к звукам природы и любовался ее красотой, с любовью, которая казалась лишь сном, отзвуком, тенью и теперь «отоснилась … навсегда». Возникают сквозные темы поиска пути, дороги для своей родины и самого себя.

Край любимый! Сердцу снятся
Скирды солнца в водах лонных.
Я хотел бы затеряться
В зеленях твоих стозвонных.
 
По меже, на переметке,
Резеда и риза кашки.
И вызвенивают в четки
Ивы – кроткие монашки.
(«Край любимый! Сердцу снятся…»,1914)

льется по равнинам
Березовое молоко.
…
Счастлив, кто в радости убогой,
Живя без друга

и врага,
Пройдет проселочной дорогой,
Молясь на копны и стога.
(«Пойду в скуфье смиренным иноком…»,1914)

«Не надо рая,
Дайте родину мою».
(«Гой ты, Русь, моя родная…», 1914)

О

Русь – малиновое поле
И синь, упавшая в реку, -
Люблю до радости и боли
Твою озерную тоску.
(«Запели тесаные дроги…», 1916)

Два года он под влиянием своих утопических идей творил необиблейский

миф о русской революции. Он не писал любовную лирику, не писал гражданскую, он не выступал как теоретик стиха; вся его творческая энергия сосредоточилась на идее России – Инонии, на иной Руси.

произведениями во славу Третьему Завету Есенин

написал тихую лирику с ностальгическими мотивами покоя, благодати, «коломенской грусти», «свечки чисточетверговой», тихого радости и «златого затишья», «нежной девушки в белом».




Пред поэтом вновь встают родные черты села и того невозвратного прошлого. Песни-крики, гимны Третьему Завету уравновешивались в настроениях поэта мотивам умиротворения, образами гармонии, любовными
признаниями Родине, агрессивное динамическое состояние и лирического героя, и мироустройства в целом сменялось идеалами покоя, моделью статического миропорядка.

Исайя
Моих златых коров.
(«О пашни, пашни,

пашни…», 1917 – 1918)

Душа грустит о небесах,
Она нездешних нив жилица.
Люблю, когда на деревах
Огонь зеленый шевелиться.
(«Душа грустит о небесах…», 1919)

Звени, звени, златая Русь,
Волнуйся, неуемный ветер!
Блажен, кто радостью отметил
Твою пастушескую грусть.
Звени, звени, златая Русь.
(«О верю, верю, счастье есть…», 1917)

в настроениях Есенина. Он видит реальную опасность разрушения

родного мира природы и чувствует свое бессилие перед грубой механической силой. В стихи двадцатипятилетнего поэта, теряющего свою любимую «голубую Русь», входят мотивы преждевременного заката жизни:
Не жалею, не зову, не плачу,
Все пройдет, как с белых яблонь дым.
Увяданья золотом охваченный,
Я не буду больше молодым.
(«Не жалею, не зову, не плачу…», 1921)

тема трагического противостояния города

и деревни. Стихотворение о гибели деревянной Руси он назвал «Сорокоуст» - Словом, обозначающим поминальную службу по умершему в течение сорока дней после смерти. Здесь город-враг, который «тянет к глоткам равнин пятерню»; сама природа – в состоянии гибели:
Оттого-то в сентябрьскую склень
На сухой и холодный суглинок,
Головой размозжась о плетень,
Облилась кровью ягод рябина.

новой поэтики и нового языка. В «Сорокоусте» поэт сочетает грубость

и даже сквернословие с необычайной нежностью, чтобы показать всю любовь и тоску по умирающей «голубой Руси». Есенин расширяет ритмические вариации стиха, рамки рифмы и ассонанса. Душевный внутренний кризис сопутствует резкому подъему в «профессиональном росте» поэта. Недаром Валерий Брюсов назовет «Сорокоуст» «лучшим из всех, что были написаны за последнее время».

не зову, не плачу…», где поэт утверждает, что ничто на

самом деле не проходит бесследно и наше прошлое живет в настоящем и переходит с нами в будущее. Каждый миг жизни благословенен и потому драгоценен, и потому ни о чем не стоит жалеть и всем стоит дорожить. Это стихотворение показало, что поэт преодолел имажинизм и опять очутился на свободе, вернулся «домой».

яблонь дым.
Увяданья золотом охваченный,
Я не буду больше молодым.

Ты теперь не

так уж будешь биться,
Сердце, тронутое холодком,
И страна березового ситца
Не заманит шляться босиком.

Дух бродяжий! ты все реже, реже
Расшевеливаешь пламень уст.
О моя утраченная свежесть,
Буйство глаз и половодье чувств.

Я теперь скупее стал в желаньях,
Жизнь моя? иль ты приснилась мне?
Словно я весенней гулкой ранью
Проскакал на розовом коне.

Все мы, все мы в этом мире тленны,
Тихо льется с кленов листьев медь…
Будь же ты вовек благословенно,
Что пришло процвесть и умереть.

(«Не жалею, не зову, не плачу…», 1921)

обманутого «суровым Октябрем», мука собственного бессилия перед «роком событий»,

личные неурядицы выплескивались в стихи, составившие цикл «Москва кабацкая», и поэму «Страна Негодяев».

только оппозиционные настроения Есенина, но и понимание им

своего изгойства в реальном социализме. Ему невыносимо
и снисходительное к себе отношение властей, и свое «злое уныние», и то, что от революции только и осталось – «клюнь да трубка». Чувствуя себя пасынком в Советской России, Есенин и открыто выражал свое нежелание возвращаться на родину из заграничной поездки, и высказывал свое предположение о том, что его, крестьянская, революция еще не начиналась.

он не идет на

компромисс, не принимает большевистскую версию революции ни в стихах, ни в жизни:
«Я за советскую власть, но я люблю Русь. Я по- своему. Намордник я не позволю одеть на себя и под дудочку петь не буду. Это не выйдет.»

края», любви к «этому

дому деревянному». Все ушедшее, дорогое вдруг вспоминается поэту как сон:
А сейчас, как глаза закрою,
Вижу только родительский дом.
Только ближе к родимому краю
Мне б хотелось теперь повернуть.
(«Эта улица мне знакома…», 1923)
Даже в стихотворении «Да! Теперь решено. Без возврата…», где Есенин признается в любви городу; «Я любил этот город вязевый. // Пусть обрязг он и пусть одрях», он с горечью вспоминает «низкий дом» и сдохшего «старого пса», а слова: «На московских изогнутых улицах // Умереть знать судил мне бог» указывают на «осужденность» поэта, какую-то «предначертанность» расставания с Русью деревянной.

«Москвы кабацкой» в его поэзию 1924-1925 годов входит «иная жизнь,

иной напев». Поэт снимает маску скандалиста и хулигана и раскрывает свою истинную суть – собеседника и философа.

лет, становится тема любви и верности родине,

которая ярко прозвучала в «Возвращении на родину» («На родине»). «Возвращение на родину» рассказывает о посещении родимых мест после долгой разлуки и множестве открытий, которые ждали поэта на родине. Но главное – изменились люди. В рассказ героя врывается странная и непонятная ему жизнь близких – матери, деда, сестер.

Богом избранной и Миколой хранимой Руси – такой видит большевистскую

деревню, «милый край», Есенин. Его ощущениям соответствует монолог деда. Голубой русский рай теперь – обпечаленная русская ширь с «водянистой, серой гладью».




В этой России он чувствует себя чужаком. Элегическая грусть о Руси уходящей и прожитой жизни – темы лирики 1924 года. Об этом и «Этой грусти теперь не рассыпать…», и «Русь уходящая», и «Низкий дом с голубыми ставнями…», и «Отговорила роща золотая…».

врозь –
Нам одною любовью с тобою
Эту родину привелось.
(«В этом мире

я только прохожий…», 1925)

Что поет теперь мать за куделью?
Я навеки покинул село,
Только знаю – багряной метелью
Нам листвы на крыльцо намело.
(«Я красивых таких не видел…», 1925)

не один
И калитку осеннего сада,
И опавшие листья с рябин.
(«Ты запой

мне ту песню, что прежде…», 1925)

чахленькую местность
Не видал я много лет.
(«Мелколесье. Степь и дали…», 1925)
И,

голову вздымая выше,
Не то за рощей – за холмом
Я снова чью-то песню слышу
Про отчий край и отчий дом.
(«Гори, звезда моя не падай…», 1925)

чего так легко зарыдать.
(«Этой грусти теперь не рассыпать…», 1924)
В те

края, где я рос под кленом,
Где резвился на желтой траве,–
Шлю привет воробьям, и воронам,
И рыдающей в осень сове.
(«Я усталым таким еще не был…», 1923)

и грусть,–
Я буду воспевать
Всем существом в поэте
Шестую часть земли
С

названьем кратким «Русь».