"Мастер и Маргарита" в рисунках Нади Рушевой

среди взрослых художников едва ли многие могут поспорить с лёгкостью

её техники, чувством композиции, с остротой её образов, с её творческим восприятием мира.
В.С. Ватагин - скульптор 

линий тоненькие струнки Звенят, срываясь с кончика пера.
Вальсирует свободно по паркету  Листа

рука.  Душе дар богом дан Провидеть.  Проступают силуэты Сквозь плотный белый ватмана туман.
И очертанья чудного мгновенья Встают из пепла, возвещая вновь, Что живы божество и вдохновенье... И вечны жизнь, и слёзы, и любовь...
...Нам сквозь туман неверья и сомнений, Из тайников бессмертного вчера, Протягивает вечно юный гений Нить Ариадны с кончика пера.
Эдэль

Рушевой. 6 марта 69-го года, в то серое промозглое утро,

Наталья Дойдаловна приготовила завтрак, наказала дочери одеться потеплей и убежала на работу. Больше живой она Надю не видела. Девочка наклонилась, чтобы зашнуровать ботинки, и вдруг упала. Николай Константинович, как был в тапочках, так и побежал в больницу вызывать врача. Телефона у Рушевых не было. Спасти Надю не удалось. Она умерла от врожденного дефекта сосуда головного мозга.
Надя Рушева родилась в семье художника и балерины в Улан-Баторе. Потом семья переехала в Москву. Рисовать она начала с трех лет, и рисунок стал для нее как бы еще одним языком — загадочный, порывистый, легкий, как дыхание. 

Прожив чуть более 17 лет, Надя оставила после себя огромное духовное богатство – свыше 10 000 рисунков. Она много читала и все ее впечатления от прочитанного выплескивались на бумагу. С пером в руках она осмыслила в зримых образах произведения более 50-ти авторов и никогда не пользовалась ластиком. Ее рисунки рождались без эскизов, враз, набело. «Я их заранее вижу... Они проступают на бумаге, как водяные знаки, и мне остается их чем-нибудь обвести».  Последние рисунки Нади Рушевой – 200 графических работ к роману М.А.Булгакова «Мастер и Маргарита».
 

годы прошлого века, Николай Константинович принес домой заветный потрепанный номер

«Нового мира» с полуопальным творением Булгакова «Мастер и Маргарита».  Он никак не думал показывать журнал дочери, считая, что девочка-пионерка мало что сможет разобрать в сложной нравственно-философской, психологической коллизии романа. А через несколько дней, войдя в комнатку дочери, был ошеломлен: весь стол завален рисунками, на которых изображены сцены из романа, портреты главных героев! Рисунки не умещались на столе, падали на пол. Пораженный увиденным, отец начал расспрашивать Надю и с изумлением уяснил себе, что она поняла все - или почти все - в этой необыкновенно сложной и интересной книге. Особенно привлекала ее тема борьбы добра и зла, столь полно выраженная в романе, и тема чувства Маргариты и Мастера... В их трагедию Любви чуткое, трепетное, восприимчивое сердце Нади проникло особенно глубоко и тонко.
Когда вдове Михаила Булгакова, Елене Сергеевне, показали цикл рисунков к роману, та была потрясена увиденным, и долго перебирала рисунки, всматриваясь в тонкие, начертанные пером контуры, лица, фигуры, силуэты, темы...
 

фамильного перстня Михаила Афанасьевича Булгакова, а женский портрет и старая

фотография жены писателя — это одно лицо. Ни перстня, ни фотографии Надя, конечно, физически не могла видеть! Но она создала уникальный цикл рисунков, и все они говорили действительно о том, что юная художница полностью владела материалом и понимала его досконально. Каждый рисунок вызывал у Елены Сергеевны восклицание и удивление: «Какая амплитуда чувств... Маргарита — хороша!... Азазелло великолепен... Это потрясающе... Девочка в 16 лет прекрасно всё поняла...»

рассказывал поэту о том, как ацтеки лепили из теста фигурку

Вицли-Пуцли, в аллее показался первый человек".

двое легионеров ввели и поставили перед креслом прокуратора человека лет

двадцати семи. Этот человек был одет в старенький и разорванный голубой хитон. Голова его была прикрыта белой повязкой с ремешком вокруг лба, а руки связаны за спиной. Под левым глазом у человека был большой синяк, в углу рта – ссадина с запекшейся кровью. Приведенный с тревожным любопытством глядел на прокуратора.»

Иван Николаевич Бездомный – известнейший поэт.
 Он был бос, в разодранной

беловатой толстовке, к коей на груди английской булавкой была приколота бумажная иконка со стершимся изображением неизвестного святого, и в полосатых белых кальсонах. В руке Иван Николаевич нес зажженную венчальную свечу. Правая щека Ивана Николаевича была свеже изодрана.»

что последними словами романа будут: «…пятый прокуратор Иудеи, всадник Понтий

Пилат…»."
 

знает, как их зовут, но они первые почему-то появляются в

Москве. И эти цветы очень отчетливо выделялись на черном ее весеннем пальто. Она несла желтые цветы! Нехороший цвет. Она повернула с Тверской в переулок и тут обернулась. Ну, Тверскую вы знаете? По Тверской шли тысячи людей, но я вам ручаюсь, что увидела она меня одного и поглядела не то что тревожно, а даже как будто болезненно. И меня поразила не столько ее красота, сколько необыкновенное, никем не виданное одиночество в глазах!»

чтобы я наконец ее нашел, и что если бы этого

не произошло, она отравилась бы, потому что жизнь ее пуста.»

долгожданные и обоими любимые розы".

нечего..."

скрыться в подъезде, но вытекавшая публика преграждала ей путь, и

бедная жертва своего легкомыслия и страсти к нарядам, обманутая фирмой поганого Фагота, мечтала только об одном - провалиться сквозь землю".

стали поражать обмороки, а затем он впал в забытье, повесив

голову в размотавшейся чалме.»
 

сразу. Это было понятно. Открыла дверь девица, на которой ничего

не было, кроме кокетливого кружевного фартучка и белой наколки на голове. На ногах, впрочем, были золотые туфельки".

сегодня вечером пригласить в гости".
 

ровными дугами легли над зазеленевшими глазами. Тонкая вертикальная морщинка, перерезавшая

переносицу, появившаяся тогда, в октябре, когда пропал мастер, бесследно пропала. Исчезли и желтенькие тени у висков, и две чуть заметные сеточки у наружных углов глаз. Кожа щек налилась ровным розовым цветом, лоб стал бел и чист, а парикмахерская завивка волос развилась.»
 

по воздуху растрепанными волосами, летела верхом на толстом борове, зажимавшем

в передних копытцах портфель, а задними ожесточенно молотящем воздух. Изредка поблескивающее в луне, а потом потухающее пенсне, свалившееся с носа, летело рядом с боровом на шнуре, а шляпа то и дело наезжала борову на глаза.»

ним - звука и запаха.
...Возвышавшийся перед оркестром человек во фраке,

увидев Маргариту, побледнел, заулыбался и вдруг взмахом руки поднял весь оркестр. Ни на мгновенье не прерывая музыки, оркестр, стоя, окатывал Маргариту звуками".

казавшиеся совершенно одинаковыми, фрачники и нагие женщины с ними, отличавшиеся

друг от друга только цветом перьев на головах и туфель.»

– Фрида, Фрида, Фрида! Меня зовут Фрида, о королева!»
 
 

и в камине прибавилось пламени. Никакого опьянения Маргарита не чувствовала,

кусая белыми зубами мясо, Маргарита упивалась текущим из него соком и в то же время смотрела, как Бегемот намазывает горчицей устрицу.
...- Вот что мне непонятно, - говорила Маргарита, и золотые искры от хрусталя прыгали у неё в глазах, - неужели снаружи не было слышно музыки и вообще грохота этого бала? - Конечно, не было слышно, королева, - объяснял Коровьев, - это надо делать так, чтобы не было слышно. Это поаккуратнее надо делать.»
 

внушить себе, что действия эти, теперешние, вечерние, не менее важны,

чем утренний приговор. Но это очень плохо удавалось прокуратору.»

молча, один, повернувшись спиной к своей свите, глядел вдаль.»

медленно, и неизбежная ночь стала их догонять. Чуя ее за

своею спиною, притих даже неугомонный Бегемот и, вцепившись в седло когтями, летел молчаливый и серьезный, распушив свой хвост. Ночь начала закрывать черным платком леса и луга, ночь зажигала печальные огонечки где-то далеко внизу, теперь уже неинтересные и ненужные ни Маргарите, ни мастеру, чужие огоньки. Ночь обгоняла кавалькаду, сеялась на нее сверху и выбрасывала то там, то тут в загрустившем небе белые пятнышки звезд.»

босыми ногами, – слушай и наслаждайся тем, чего тебе не давали

в жизни, – тишиной. Смотри, вон впереди твой вечный дом, который тебе дали в награду. Я уже вижу венецианское окно и вьющийся виноград, он подымается к самой крыше. Вот твой дом, вот твой вечный дом. Я знаю, что вечером к тебе придут те, кого ты любишь, кем ты интересуешься и кто тебя не встревожит. Они будут тебе играть, они будут петь тебе, ты увидишь, какой свет в комнате, когда горят свечи. Ты будешь засыпать, надевши свой засаленный и вечный колпак, ты будешь засыпать с улыбкой на губах. Сон укрепит тебя, ты станешь рассуждать мудро. А прогнать меня ты уже не сумеешь. Беречь твой сон буду я.»

она сказала: ну как же? И так тяжело — человек

умер, а тут вдруг такая музыка. Еще больше людей добивают. Вот, говорит, если я помру, я бы хотела, чтобы меня похоронили в артековской форме (ее любимой форме) и чтобы играли «Битлз». И, между прочим, так и было...»
Все так и было. Она ушла под музыку Битлз и оставила нам легкость пера, воздушность рисунка…
 

воздуха. Гениальная девочка обладала поразительным даром проникновения в область человеческого

духа. Она работала почти с отчаянием, стремясь сказать людям как можно больше./.../ Последние рисунки особенно поражают. Откуда у 16-летней девочки такое знание людей, эпох? Это загадка, которая никогда не будет разгадана. 
Д.С. Лихачев