Поэты Серебряного века 11 класс

к шифру некоей духовной тайнописи, знаковое наполнение обыденных слов;
апология

(восхваление) мига, в котором отражается Вечность;
стремление создать картину идеального мира, существующего по законам Вечной Красоты;
глубокий историзм, с позиций которого видятся и современные события;
изысканная образность, музыкальность и лёгкость слога.

Порой встающим тягостным кошмаром.
Они придут, как мы еще, идем,

За все заплатят им, — мы гибнем даром.
Но что ж! Пусть так!
Клони меня,
Судьба!
Дышать грядущим гордая услада!
И есть иль нет дороги сквозь гроба,
Я был! я есмь! мне вечности не надо! 1904, август 1905

Фото С. В. Шицмана Москва, 1902

плодами ветвь в саду моем — так низко..
Деревья спят

— и грезят? — при луне,
И таинство их жизни — близко, близко...
Пускай недостижимо нам оно —
Его язык немотный всё ж понятен:
Им нашей красотой сказать дано,
Что мы — одно, в кругу лучей и пятен,
И всякой жизни творческая дрожь
В прекрасном обличается обличье;
И мило нам раздельного различье
Общеньем красоты. Ее примножь! —
И будет мир, как этот сад застылый,
Где внемлет всё согласной тишине.
И стебль, и цвет Земле послушны милой;
И цвет, и стебль прислушались к Луне.

жизнь...
И в жизни длинной
Любовь одна, всегда одна.
Лишь

в неизменном — бесконечность,
Лишь в постоянном глубина.
И дальше путь, и ближе вечность,
И все ясней: любовь одна.

мотылек — Самолетный цветок…
Так и я: в ветер —

смерть —
Над собой — стебельком —
Пролечу мотыльком.
Июнь 1916

мною другие поэты - предтечи, Я впервые открыл в этой речи

уклоны, Перепевные, гневные, нежные звоны.
Я - внезапный излом, Я - играющий гром, Я - прозрачный ручей, Я - для всех и ничей…

земной,
Из вещества сложась земного,
Как мог обресть я мысль и

слово
И мир создать себе живой?

Окрест меня всё жизнью дышит,
В моей реке шумит волна,
И для меня в полях весна
Благоухания колышет.

Но не понять мне, отчего
В природе мертвенной и скудной
Воссоздается властью чудной
Духовной жизни торжество.

7 января 1898

обвейте пеленою.
В белом поле до рассвета
Свиток белый схороните... . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . .
А покуда... удалите
Хоть басов из кабинета.

И. Ф. Анненский (1855 - 1909)

Синая
Любить туман Ее лучей,
Молиться Ей, Ее не зная,
Тем безнадежно горячей,

Но из лазури фимиама,
От лилий праздного венца,
Бежать... презрев гордыню храма
И славословие жреца,
Чтоб в океане мутных далей,
В безумном чаяньи святынь,
Искать следов Ее сандалий
Между заносами пустынь.

отделиться от символистов. Они организовали новое содружество, назвав себя «акмеистами», т. е. вершиной.

Акмеизм (от греч. akme — высшая степень чего-либо, расцвет, зрелость, вершина, остриё) — одно из модернистских течений в русской поэзии 1910-х годов, сформировавшееся как реакция на крайности символизма.

Акмеисты, или — как их еще называли — «гиперборейцы» (по названию печатного рупора акмеизма, журнала и издательства «Гиперборей»), сразу выступили единой группой. Своему союзу они дали знаменательное наименование «Цех поэтов».

отказ от мистической туманности, принятие земного мира в его многообразии, зримой конкретности,

звучности, красочности; — стремление придать слову определенное, точное значение; — предметность и четкость образов, отточенность деталей; — обращение к человеку, к «подлинности» его чувств; — поэтизация мира первозданных эмоций, первобытно-биологического природного начала; — перекличка с минувшими литературными эпохами, широчайшие эстетические ассоциации, «тоска по мировой культуре».

ты пришла...
Ты гонишь прочь
Зловещих птиц — мои печали.
О

повелительница ночь,
Никто не в силах превозмочь
Победный шаг твоих сандалий!
От звезд слетает тишина,
Блестит луна — твое запястье,
И мне во сне опять дана
Обетованная страна —
Давно оплаканное счастье.

онеметь! А в небе танцует золото – Приказывает мне петь. Томись, музыкант

встревоженный. Люби, вспоминай и плачь, И, с тусклой планеты брошенный. Подхватывай лёгкий мяч!      Так вот она – настоящая С таинственным миром связь! Какая тоска щемящая. Какая беда стряслась! Что, если, над модной лавкою Мерцающая всегда. Мне в сердце длинной булавкою Опустится вдруг звезда?
(1912 г)

Выборг, 1911 г.

И был отраден необычный
Мой быстрый стих для ярких душ;
Я

рассказал наивным слогом
Святой причастие любви
И промолчал о тайном многом,
Сокрытом в плоти и крови…

вызванной грозно к доске.
В правой руке её мел крошится,

Тряпка зажата в левой руке.
В усердье растерянном и неумелом
Пытается что-то она доказать,
Стремительно пишет крошащимся мелом,
И тряпкой стирает, и пишет опять…

И ты, мой дух слепой и гордый,
Познай, как солнечная мгла,
Свой круг и бег алмазно-твердый
По грани зыбкого стекла.
Плавь гулко в огненном удушье
Металлов жидкие пары
И славь в стихийном равнодушье
Раздолье дикое игры!
1910

тревожно?
Искусственные румяна и локон неосторожный.
Мы разно поём о

чуде, но голосом человечьим, и, если дано нам будет, себя мы увековечим.

Ты что же камешком бросаешься,
Чужая похвала?
Иль только сиплого прозаика
Находишь спрохвала?
От вылезших и я отнекиваюсь,
От гусеничных морд.
Но и Евгения Онегина боюсь:
А вдруг он — Nature morte?*