Тема 3. РАННЕПЕРВОБЫТНАЯ ОБЩИНА Лекция 3.1. Завершение процесса антропогенеза –

человека современного вида (Homo sapiens - неоантропа).

400-200 тыс. лет

назад
Местонахождение Восточная и Южная Африка
 

Африканские формы палеоантропов, не имеющие специализированных признаков европейских неандертальцев. Часто их относят к "ранним архаичным Homo sapiens" или "поздним архаичным Homo sapiens".

В строении черепа Homo helmei мозаично сочетаются архаичные и сапиентные черты.

154-160 тыс. лет назад
Местонахождение Эфиопия.
 

Один из древнейших представителей людей современного вида, череп несет ряд архаических признаков.

многочисленности, благоприятных условий окружающей среды и широкого ареала.
Популяция вымирает,

её численность сокращается до нескольких (сотен, тысяч) особей. Генофонд обедняется.
Численность популяции снова возрастает, но генетическое разнообразие не восстанавливается.

расовой принадлежности, исследовал мутации в мтДНК и выстроил дерево, в

котором родственные последовательности, отличающиеся одним нуклеотидом, находились рядом, отличающиеся двумя нуклеотидами находились подальше друг от друга, и т.д.
В конце концов у него получилось дерево, восходящее к одному корню. Все линии возле корня оказались африканскими, из чего был сделан вывод об африканском происхождении человека.
Точка, к которой сходятся линии, называется точкой коалесценции. Проводившиеся дальнейшие исследования, покрывающие практические весь земной шар, подтвердили выводы Уилсона. Датировка точки коалесценции – от 100 до 200 тыс. лет назад (последние оценки показывают 130-180 тыс. лет).

предком всех ныне живущих людей по материнской линии. Не следует

считать, что все люди являются потомками только одной женщины. Митохондриальная Ева — научная абстракция, созданная для упрощения расчётов. На самом деле речь идёт об относительно однородной генетической популяции, среди потомков которой большинство ныне живущих людей получили митохондриальную ДНК от одной женщины, в то время как потомки других женщин по прямой женской линии той же предковой популяции не дожили до наших дней.

численности людей. Генетики подсчитали, что примерно 70 тыс. лет назад человечество

пережило так называемое “бутылочное горлышко”, в самом узком месте которого могло оставаться всего около двух тысяч человек

верхнего палеолита (40-10 тыс. лет назад)

- с межледниковым периодом (молого-шекснинское межледниковье, мегаинтерстадиал – 50-24 тыс.

лет назад) – климат местами аналогичный современному, отсутствие ледникового покрова на Русской равнине.
24-20 тыс. лет назад началось новое похолодание (осташковское), новое наступление ледника, достигшего своего максимума 20-18 тыс. лет назад. Это был один из самых холодных периодов.
15-13 тыс. лет назад наступило некоторое улучшение климата, отступление ледника, но рывками, кратковременные потепления сменялись похолоданиями.
В период колебания климата менялся животный мир. В эпоху последнего оледенения холодолюбивые животные (северные олени, песцы) проникли на юг вплоть до Испании – широкое распространение окололедниковых ландшафтов.
Около 12-10 тыс. лет назад обширные покровные оледенения, постепенно отступая, исчезают и наступает современная геологическая эпоха – голоцен.
 

ориентированные на массовое производство пластин и, соответственно, преобладание в орудийном

наборе изделий на пластинах, представленных зачастую новыми, ранее не встречавшимися или нечасто встречавшимися формами (скребки, резцы, наконечники разных типов, проколки и др.);
2) разнообразные и притом часто стандартизированные орудия из кости и рога (наконечники, лопаточки, шилья, иглы и т.д.), изготовленные с помощью методов, не применявшихся или лишь крайне редко применявшихся к камню (резание, строгание, шлифовка, сверление);
3) несомненные и многочисленные свидетельства неутилитарного поведения и символизма, т.е. создания и использования людьми вещественных знаков и символов (украшения, настенная живопись, графика, скульптура и др.).
4) изменение структуры поселений, методов охоты, а также стратегий жизнеобеспечения в целом.

на пластинах, и, соответственно, плоские среднепалеолитические нуклеусы, пригодные в основном

для получения отщепов, уступают место так называемым призматическим нуклеусам, часто действительно имеющим форму призмы и специально предназначенным для снятия больших серий стандартных заготовок - пластин.

Орудия на пластинах:
1- нож, 2—4 — резцы, 5 — скребок, 6 — скобель, 7 — проколка, 8, 9 — наконечники копий.

получение пластин с призматических нуклеусов.
Б- изготовление орудий на пластинах

(скребки, резцы, проколки и т.д.).
В — использование этих орудий для производства разнообразных изде­лий из кости, рога и бивня (гарпуны, наконечники, иглы и др.).

Появились новые технологии обработки материала – сверление (при помощи лучкового сверла, полой кости и песка – ушки иголок, дырочки в кости и т.п.), пиление.

так называемые «вкладышевые» инструменты.
Это различные ножи, наконечники и изделия

иных функций, состоящие из костяной (или деревянной) основы с одним или несколькими пазами, и закрепляемых в этих пазах каменных вкладышей. Последние обычно представляли собой мелкие пластины или фрагменты намеренно ломавшихся для этой цели крупных пластин.
Во второй половине верхнего палеолита наиболее общей тенденцией была микролитизация каменного инвентаря (уменьшение размеров пластин и орудий).Однако своей кульминации этот процесс достиг лишь в мезолите

пещере во Франции и имеют возраст от 17 000 до

21 000 лет. Это оружие дало изобретателям очень большое, ведь дротики или стрелы могли летать гораздо дальше и быть более смертельными.

Сунгирь (Владимирская область)

возраст находки: 20–29 тыс. лет.

— одна из находок, дающих возможность составить представление о покрое

палеолитической одежды

эпоху мезолита (10 – 5/6 тыс. лет назад).
Эпоху каменного века

между палеолитом и неолитом чаще всего называ­ют средним каменным веком — мезолитом.
Дата мезолита Европы (установлена радиоуглеродным методом) - 10-7 тыс. лет назад (в северных районах он продолжался до 6—5 тыс. лет назад), мезолита Ближнего Востока — 12—9 тыс. лет назад.

потепле­ние. 10 тыс. лет назад эпоха плейстоцена сменяется эпохой голоцена.

Территория Европы постепенно освобождалась от ледниковых покровов, огромные массы воды, образовывавшиеся при таянии ледника, изменяли очертания и характер древнего рельефа. Уровень воды в Мировом океане, а особенно в Каспийском, Черном и Балтийском морях, значительно поднялся, и к 11-10 тыс. лет назад достиг наивысшего уровня за всю историю этих водоемов. Постепенно формировались близкие к современным очертания морей и русел рек. Этот процесс, начавшийся на рубеже плейстоцена и голоцена, был очень длитель­ным и завершился не ранее 7 тыс. лет назад, в эпоху неолита.
В послеледниковое время произошли серьезные изменения всего природного комплекса. На занятых ранее ледниковым щитом областях сформировались новые природные зоны: самые северные области занимали тундры, чуть южнее — значительные территории покрылись хвойными, а еще южнее — широколиственными лесами. 9,5-9 тыс. лет назад потепление было столь стабильным, что произошло сокращение тундр и продвижение к северу березовых, сосновых и еловых лесов, которые почти повсеместно достигли побережья Ледовитого океана.

холодолюбивые животные, как северный олень и песец, отступили далеко на

север и широко размножились в тундровой и таежной зонах. Последние представители мамонтовой фауны доживали свой век в приполярных широтах Сибири. К началу VI тысячелетия до н.э. одна из пос­ледних популяций мамонтов сохранилась лишь на острове Врангеля в Чукотском море, где, по последним сведениям, они просуществовали до IV тысячелетия до н.э.

резко сократилось поголовье крупных млекопитающих. Поэтому многие ученые, видимо, не

без оснований связывают изменение фауны не только с климатическими измене­ниями, но и с деятельностью верхне­палеолитических общин — хищнической охотой или нарушением экологического равновесия.
Место вымерших представителей плейстоценовой фауны заняли со­временные виды животных: в лесах — благородный олень, лось, бурый медведь, волк, кабан, бобр; в степной зоне — сайга, дикий осел, лошадь, тур. Значительно увеличилось количество птиц, особенно водоплавающих, рыбы, морского зверя и прибрежных съедобных моллюсков.

Добыча охотников периода мезолита

влекли за собой изменения в орудийном наборе. Это нашло отражение,

прежде всего, в широком распространении небольших по размерам изделий (микролитов) и особенно орудий геометрических форм - треугольников, трапеций, сегментов. Они служили, главным образом, в качестве вкладышей для оснастки раз личных составных инструментов - ножей, наконечников копий и дротиков, позже - серпов и т.д.

— нуклеусы (призматический, карандашевидный); 3, 4 — скребки; 5, 6

— резцы; 7 — острие; 8, 9 — перфораторы (сверло, проколка); 10-15— негеометрические микролиты (пластинки с ретушированным концом, с притупленным краем, острия); 16-25 — геометрические микроли­ты (сегменты, четырехугольники, треугольники, трапеции); 26, 27 — рубящие орудия (топоры); 28-33 — наконечники стрел

изделия: 1 — кинжал; 3-6 — стрелы; 11, 12 —

гарпуны; 13 — струг
Деревянные изделия: 1 — лук; 7 — гарпун; 8, 10 — наконечники стрел;
9 — топор с муфтой из соснового корня

10, 11, 13, 15, 16), наконечник гарпуна (4), грузила (5,

14), зубчатые острия (6–8), диски ботал (9, 12, 17, 18).
1, 6 – дерево; 2–4, 7, 10, 11, 13, 15, 16 – кость; 5, 14 – камень и береста; 8 – кость
и кремень; 9, 12, 17, 18 – дерево или кора

3 — орудие для ловли моллюсков; 4 — орудие для

ловли крабов; 5 — «удочка»; лодка из коры

графичный стиль. Образ человека или животного все более становится знаком

или символом.

рыболовов верхнего палеолита – мезолита

основанный на совместной собственности на средства производства, коллективной работе и

совместном потреблении полученного продукта.
Предполагалось, что суровые условия жизни позволяли человеку выжить только в коллективе. Наиболее естественный коллектив – коллектив родственников (экзогамный род). На раннепервобытной стадии род и община совпадают. Таким образом, родовая община – коллектив, спаянный как родством, так и хозяйственной жизнью.
Советская периодизация родовой общины:
- раннепервобытная ("низшие" охотники и собиратели) -эгалитарное распределение;
- позднепервобытная (земледельцы и скотоводы и "высшие" охотники, собиратели и рыболовы) - трудовое распределение.

особенностях социальной организации неспециализированных охотников и собирателей. Это — коренное

население Тасмании и Австралии, аэта Филиппин, семанги и часть сеноев Малакки, лесные андаманцы и ведды Шри-Ланки, палияр Южной Индии, бушмены пустыни Калахари, хадза Кении, часть эскимосов, огнеземельцы и некоторые другие племена Южной Америки.
Иногда их неудачно именуют низшими охотниками и собирателями, простыми или даже простейшими охотниками и собирателями. Это призвано противопоставить их охотникам и собирателям, специализирующимся на различных формах интенсифицированного присвоения, которое развивается в особо благоприятных экологических условиях, позволяющих поддерживать оседлый или полуоседлый образ жизни и создавать значительные запасы пищи и других материальных ценностей.
Неспециализированные охотники и собиратели ведут высокоподвижный образ жизни и не делают никаких запасов. Быстро потребляют все, что добывают, и обходятся минимумом орудий и утвари. При этом, простота материальной культуры и трудовых процессов, удивительным образом сочетается у этих групп охотников и собирателей со значительной сложностью социальных отношений и институтов, регулирующих духовную жизнь.

разделил на две категории:
труд, направленный на жизнеобеспечение, дает немедленный

результат, готовый к потреблению — это системы немедленного возврата;
между вложенным трудом и получением его результатов, а также их потреблением проходит более или менее длительный промежуток времени — это системы отсроченного возврата.
Отсроченный возврат обязательно обусловливает существование в обществе социальных каналов, по которым, в соответствии с разработанными правилами, циркулируют важнейшие материальные ценности и идет обмен услугами. Такая система требует прочных общественных связей, в частности, в виде всевозможных родственных структур (разветвленных систем родства, линиджей, кланов и т.п.). В такой системе, как правило, существует социальное неравенство в тех или иных нормативно закрепленных формах.
При немедленном возврате подобная социальная организация отсутствует и даже, напротив, действуют особые нормативно-идеологические «механизмы социального выравнивания», препятствующие какой- либо дифференциации социальных позиций.

это общества отсроченного возврата. И все без исключения они обнаруживают

социальное неравенство в более или менее развитых формах.
Для значительной части изучавшихся этнографически охотничье-собирательских обществ несомненно характерен немедленный возврат, и именно с этим, по Вудберну, коррелирует их эгалитаризм.
Вместе с тем известны и такие общества с присваивающим хозяйством, в которых возврат отсрочен и имеются иерахически организованные социальные отношения. Самый типичный пример — высокоспециализированные общества индейцев северо-западного побережья Северной Америки. Там добыча средств жизнеобеспечения требовала сложного технического оснащения (морская охота, например), изготовление которого было длительным процессом, то есть возврат был отсрочен. Кроме того, эти общества характеризовались высокой степенью оседлости, практиками запасания пищи и ее потребления через длительный срок после обретения. Стало быть, возврат являлся отсроченным.

менее длительную историю взаимодействия с автохтонными земледельческими или скотоводческими культурами

либо с культурами пришлых колонистов. Поэтому все эти общества не являют собой образцов так называемых чистых охотничье-собирательских социальных систем. Но именно благодаря синполитейным охотникам и собирателям мы узнаем, какие формы социальной жизни принципиально возможны при данном способе жизнеобеспечения.
Что же касается проблемы реконструкции «подлинно первобытных», то есть давно исчезнувших, форм социальной жизни, то представляется очевидным, что ни одна из изучавшихся этнографически охотничье-собирательских социальных систем не может быть спроецирована в глубокую древность. При одинаковом способе жизнеобеспечения в социальной организации разных групп, изучавшихся этнографически, обнаруживаются весьма значительные различия, мы должны допускать, что столь же значительные различия в социальной организации существовали у древних охотников и собирателей. Именно поэтому мы должны признать существование целой сферы «доисторических» явлений, которые мы никогда, очевидно, не сможем реконструировать.
 

которую объединялись данные по археологии палеолита/мезолита и сведения этнографии по

низшим охотникам-собирателям.
На протяжении всей стадии раннепервобытной общины уровень производительных сил был таков, что, выжить можно было только при условии тесной кооперации трудовых усилий. Даже при этих условиях общественного продукта добывалось не больше, чем было необходимо для физического существования людей
Добыча крупных животных в позднем палеолите, загонная охота на лошадей, быков, оленей и других стадных животных, ловля рыбы с помощью различных ловушек, сооружение жилищ и лодок — все это всегда или достаточно часто требовало совместных усилий общины. Результаты присваивающего хозяйства далеко не всегда предсказуемы. Поэтому даже при индивидуальной охоте, рыболовстве, собирательстве неудачу одних приходилось возмещать удачей других.
Это было тем более необходимо, что совокупной добычи общины обычно едва хватало для обеспечения жизненных потребностей. Конечно, были сезоны, когда создавался избыток пищи, и имелись районы, где такой избыток образовывался относительно чаще. В целом простое присваивающее хозяйство низших охотников, рыболовов и собирателей позволяло получать, как правило, лишь жизнеобеспечивающий и только как исключение избыточный продукт. И тем самым для раннепервобытной общины становились необходимы коллективная собственность и уравнительное, или равнообеспечивающее, распределение.

прежде всего главное средство производства — земля, в данном случае

промысловая территория со всеми имевшимися в ее пределах объектами охоты, рыболовства и собирательства, сырьем для производст­ва орудий, утвари и т. п. Такой порядок засвидетельствован, в част­ности, у аборигенов Австралии, яганов и большинства других, сходных с ними по уровню развития этнологических групп. В то же время у некоторых таких групп (алакалуфы, часть эскимосов, хадза Восточной Африки) собственности на промысловую территорию вообще не было.
Широко засвидетельствована также коллективная собственность на охотничьи загоны и рыболовные запруды, лодки, жилища и огонь. Сложнее вопрос о том, как понимать принадлежность отдельным лицам индивидуальных и притом часто изготовленных ими самими орудий. В этнологических описаниях они обычно характеризуются как личная собственность - со смертью владельца они либо погребались вместе с ним, либо насле­довались близкими. Но, с другой стороны, у аборигенов Австралии, алакалуфов, яганов, бушменов и ряда других групп существовали обычаи, разрешавшие брать без спроса принадлежавшие члену той же группы предметы либо даже обязывавшие ими делиться. Исходя из этого, некоторые ученые полагают, что в данном случае имело место только личное пользование вещами, находящимися в коллективной собственности. Видимо, все же правильнее говорить о нестрогой личной собст­венности, как бы подчиненной общему принципу коллективной собственности.

собственность на пищу или другую добычу. Независимо от того, как

— коллективно или индивидуально — она была добыта, распределение ее было уравнительным, или равнообеспечивающим. По-видимому, древнейшим принципом дележа добычи, отмеченным у ряда низших охотников, рыболовов и собирателей, а в пережитках — и у более развитых групп перво­бытного человечества, был ее раздел между присутствовавшими либо всеми вообще членами общины. У одной из групп канадских эскимосов, люди жили в со­стоянии настолько выраженного коллективизма, что даже не было охотничьих долей и все трапезы были совместными. Ч. Дарвин во время своего путешествия на корабле «Бигл» был свидетелем случая, когда группа огнеземельцев, получив в подарок кусок холста, разодрала его на равные части, чтобы каждый мог получить свою долю.
Такой коллективизм в распределении был необходимым условием выживания в условиях примитивного присваивающего хозяйства с его низкой производительностью труда и частой нехваткой пищи. Коллектив должен был регулировать потребление в интересах всех своих членов и не допускать положения, при котором одни благоденствовали, а другие голодали. Но вместе с тем распределение было не просто уравнительным, а учитывающим различия в потребностях по полу и возрасту, и поэтому некоторые специалисты считают, что его точнее называть равнообеспечивающим.

охотников как о непрестанной борьбе за существование и жалостливые чувства

при виде обнаженных людей, которые спят на голой земле, не копят добра и не запасают пищи — это взгляд со стороны: из социального пространства культуры потребления. На самом деле общества охотников и собирателей были обществами изобилия.
Изобилие — это когда все материальные потребности людей легко удовлетворяются. А дефицит — это когда не имеется достаточных средств для удовлетворения потребностей. Потребности можно «легко удовлетворять» либо много производя, либо немногого желая. Именно последнее было характерно для охотников и собирателей.
«Ошибка традиционного хода мысли, — по Салинзу, — заключается в том, что абсолютная трудность <...> образа жизни дедуктивно выводится из абсолютной его бедности». Но бедность — это не такое положение, когда мало всего и у всех, а положение одних, у которых всего мало, которое возможно только при условии, что есть другие, у которых много. Бедность — это есть социальный статус в обществе, стратифицированном экономически.
Охотников же и собирателей следует считать не бедными, а свободными. Они работают меньше, чем представители любого другого общества, а времени на досуг и количество «дневного сна на душу населения в год» у них куда больше, чем в любом другом обществе.

затрачиваемое охотником-собирателем на добывание и приготовление пищи, в среднем составляло

от 5 до 2 часов в день, и его труд не был непрерывным. «Охотник держится на уровне рабочего времени банковского служащего, значительно меньшего, чем рабочее время промышленных рабочих (входящих в профсоюзы) <...> Охотникам и собирателям не приходится дольше работать, чтобы добыть пропитание, чем примитивным земледельцам. По мере эволюции культуры количество труда на душу населения увеличивается, а количество досуга — уменьшается...».
Так, по современным подсчетам, бушмены в среднем трудились не более 3—4 часов в день. А жили они в весьма засушливых и бедных дичью, а также растительностью районах Калахари. При этом потребление калорий примерно соответствовало нормам, выработанным европейскими и американскими медицинскими учреждениями, изучавшими потребности человеческого организма.
Именно в «устойчивой уверенности людей» в том, что и завтра, и послезавтра, и в любой другой день они обретут пищу и все необходимое для жизни, «уверенности, которая является нормальным <...> атрибутом успешной экономики», видел Салинз источник «непредусмотрительности», «расточительности», «беспечности» и «беспорядочности» охотников.
Потенциально негативное последствие хранения запасов как раз в том и состоит, что оно ведет к противоречию между богатством и подвижностью.

не в скудости материальных средств или трудностях их обретения, не

в «низкой производительности труда. Они — в вынужденной «драконовской демографической политике». Подвижность — условие успешной экономической деятельности при присваивающем хозяйстве. Чтобы подвижность была возможна, необходимо избавляться от обуз. А это означает сдерживание рождаемости: половое воздержание в период кормления грудью, различные способы прерывания беременности, инфантицид в семьях, где уже имеются маленькие дети, а также избавление от старых и больных (чаще всего их оставляли умирать в одиночестве) и т.п. «Как говорят иногда охотники с грустью, люди, которых убивают, — это именно те, кто не способен самостоятельно передвигаться в нужном темпе, те, кто может затруднить перемещения семьи или общины в целом <...> Но эта демографическая модель <...> не признак недопроизводства, не расплата за бедность, а <...> цена, которую приходится давать за хорошую жизнь».
То же относится и к вещам. «Изготовление орудий труда, одежды, утвари, как ни легко оно дается, оказывается бессмысленным, когда эти вещи становятся скорее бременем, чем удобством. Практичности и качеству вещей предпочитают их портативность. Сооружение постоянных жилищ также абсурдно, раз их предстоит вскоре покинуть. Отсюда столь аскетические представления охотников о материальном благосостоянии: стремление ограничиться минимальным оснащением, если вообще его иметь; предпочтение мелким вещам перед крупными; нежелание иметь вещи в двух или более экземплярах и т.п.».

один важный термин - генерализованная реципрокация (реципрокность). РЕЦИПРОКА́ЦИЯ, реципрокность (от

лат. reciproco – возвращать), форма уравнительного распределения – горизонтальный внерыночный обмен на принципах взаимности в пределах данной общности.
Генерализованная реципрокность - взаим­ность и эквивалентность реа­ли­зу­ют­ся в течение длительного времени. Это «крайняя форма солидарности»— система обмена ценностями и услугами, при которой получение и возврат могут далеко отстоять друг от друга по времени, при которой люди не ждут, что им вернут столько же, сколько взяли, и помогут тем же, чем помогли они; при которой отдача не обязательно адресуется тому, кто давал; она сплошь и рядом «приходит» к третьим лицам. Это система, при которой не давать, не дарить и не помогать в более или менее постоянном ритме невозможно. И это система, при которой не принимать даров и услуг так же немыслимо, как и не делать их.
Основа здесь не эмоциональный альтруизм, а моральный императив! ). Иными словами, утверждается, что хозяйственная деятельность, добывание средств к существованию и создание всего «материального», а также распределение и потребление регулируются в обществах охотников и собирателей не особыми экономическими механизмами (как это происходит, например, в буржуазном обществе), а внеэкономическими факторами — требованиями социального взаимодействия, моральными устоями. Иногда такие отношения называют "моральной экономикой".

один важный термин - генерализованная реципрокация (реципрокность). РЕЦИПРОКА́ЦИЯ, реципрокность (от

лат. reciproco – возвращать), форма уравнительного распределения – горизонтальный внерыночный обмен на принципах взаимности в пределах данной общности.
Генерализованная реципрокность - взаим­ность и эквивалентность реа­ли­зу­ют­ся в течение длительного времени. Это «крайняя форма солидарности»— система обмена ценностями и услугами, при которой получение и возврат могут далеко отстоять друг от друга по времени, при которой люди не ждут, что им вернут столько же, сколько взяли, и помогут тем же, чем помогли они; при которой отдача не обязательно адресуется тому, кто давал; она сплошь и рядом «приходит» к третьим лицам. Это система, при которой не давать, не дарить и не помогать в более или менее постоянном ритме невозможно. И это система, при которой не принимать даров и услуг так же немыслимо, как и не делать их.
Основа здесь не эмоциональный альтруизм, а моральный императив! ). Иными словами, утверждается, что хозяйственная деятельность, добывание средств к существованию и создание всего «материального», а также распределение и потребление регулируются в обществах охотников и собирателей не особыми экономическими механизмами (как это происходит, например, в буржуазном обществе), а внеэкономическими факторами — требованиями социального взаимодействия, моральными устоями. Иногда такие отношения называют "моральной экономикой".

землю, причем владельцем такой собствености виделся род (или община). В

отечественной марксистской традиции краеугольным камнем было положение об обязательном соответствии между формами распределения и формами собственности на средства производства. Считалось, что поскольку сугубо коллективистские формы распределения охотничьей добычи и других материальных ценностей у охотников и собирателей должны детерминироваться формами собственности на средства производства, постольку у охотников и собирателей неизбежно должны быть коллективистские формы собственности на средства производства.
Но вот тут-то начинались главные трудности. Что считать средствами производства у охотников, собирателей и рыболовов? Прежде всего, естественно, приходят на ум орудия труда — копья, копьеметалки, луки и стрелы, топоры и палицы, а также палки-копалки. Но во всех без исключения обществах охотников и собирателей, известных этнографии, эти вещи находятся в индивидуальной собственности или в индивидуальном владении. Как сочетать этот факт с фактом коллективистского распределения значительной части охотничьей добычи и других материальных ценностей, к тому же часто обретенных в процессе индивидуального труда? Тогда стали писать о том, что источником и условием коллективистских форм распределения и «первобытного коммунизма» в целом была коллективная собственность на общинную территорию со всеми ее животными и растительными ресурсами.
.

культурного феномена является нормативно предусмотренная возможность отчуждения объекта собственности от

субъекта путем продажи, обмена, дарения, принудительного изъятия и т.п. Однако никакая форма отчуждения земельных угодий от охотников и собирателей, использующих эти угодья, невозможна в рамках их традиционных социальных норм.
Есть и другая сторона проблемы: если есть коллективная собственность на территорию, то должны быть и коллективы-собственники, субъекты собственности. Какие же объединения являются у охотников и собирателей собственниками земли?
Так, у австралийских аборигенов, у африканских пигмеев и бушменов имелись родственные группы члены которых считались наследственными «владельцами» определенных участков земли. Внутри таких групп выделялся более узкий круг лиц, которым принадлежало решающее слово во всех вопросах эксплуатации земли и ее природных богатств. Однако экономически использовать эту землю и жить на ней с полным правом могли не только члены группы, но и довольно многочисленные их родственники и свойственники, происходившие из других групп и считавшиеся владельцами других территорий. Причем эти последние — люди, имевшие право хозяйственно использовать данный участок земли, хотя и не считавшиеся его «владельцами», — не поддавались ни объединению в какое-либо внутренне целостное социальное образование, ни даже, по-видимому, простому перечислению.

прокормиться на своей промысловой территории, размеры общин должны были соответствовать

ее ресурсам, не превышая определенной плотности населения. Преобладает мнение, что средняя численность раннепервобытной общины составляла 25—30 человек.
Малые размеры общин поддерживались как путем:
- стихийного действия природных факторов (длительные голодовки увеличивали смертность, особенно среди женщин, детей и стариков, и снижали рождаемость)
при посредстве определенных социально-культурных механизмов (ранние браки девочек, нередко приводившие к физическим травмам и бесплодию, тяжелый труд женщин, сокращавший их репродуктивный период, диспропорция полов из-за умерщвления части новорожденных девочек и высокой смертности рожениц, безбрачие части молодых мужчин из-за многоженства стариков. Снижению рождаемости способствовали и различные религиозные представления, в особенности широко распространенный запрет на половые отношения во время различных крупных хозяйственных предприятий, некоторых обрядов и в послеродовой период, нередко довольно длительный.
Женщина, имевшая двух или более маленьких детей, становилась неполноценным работником, не могла нести их на себе при очередных пере­движениях группы, не имела возможности вскормить их своим молоком. Поэтому все низшие охотники, рыболовы и собира­тели, как это известно по этнологическим данным, старались, чтобы интервал между рождениями составлял не менее трех лет.

род.
Раннепервобытная община, которую называют также локальной группой, состояла из группы

или групп родственных семей, к кото­рым могли примкнуть семьи свойственников, друзей и т. д. Если та­кая группа была одна, общину называют однородовой, или компакт­но-родовой, если их было несколько — многородовой. Среди этнологически изученных общин преобладали многородовые.
Гипотетически реконструируемый ранний род, как и всякий род, был коллективом людей, осознававших свое родство по одной линии и связанных обычаем экзогамии. Родство в нем было не предковым, или вертикальным (возведение себя к общему родоначальнику), а горизонтальным. Предполагается, что первоначально горизонтальное родство осознавалось только в форме связи с общеродовым покровителем — тотемом. Люди рождались в определенном коллективе и поэтому были сродни друг другу. Однако уже вскоре стала осознаваться связь с этим коллективом через одного из родителей, и горизонтальное родство приняло форму филиации (принадлежность по рождению).
Даже самые ранние из известных этнологии родов не были едиными производственными коллективами: ведь значительная часть сородичей в силу обычая экзогамии уходила из своей общины в другие. Очень часто именно это не лишало род большого экономического значения. Род, а не раннепервобытная община, считался соб­ственником промысловой территории. Связи между сородичами, жившими вместе, были теснее, чем их связи с другими членами раннепервобытной общины.

аборигенов) фактически отказались от термина "племя". Выделяются только лингвистические ("диалектные")

объединения, не имеющие четких границ. При этом существовали и другие связи: сети традиционного материального обмена, сети текущего хозяйственного взаимодействия, сети в пределах которых шел обмен брачными партнерами. В каждом конкретном географическом ареале они лишь отчасти накладывались друг на друга. Род также перестал считаться единой категорией, тем более универсальной.
Не менее сложна ситуация с общиной. Общиной в случае с охотниками и собирателями обычно обозначали дискретную и корпоративную группу, регулярно наблюдаемую в реальности (признаки: собственность на территорию, лидерство, корпоративность и фиксированное членство). Но в реальности община не осознается. В источниках отсутствуют надежные свидетельства о существовании у охотников и собирателей автохтонных терминов, обозначающих общину как особое объединение людей. Все обнаруженные автохтонные слова, связываемые с понятиями «община» означают либо стоянку, поселение, либо конкретную местность, либо людей, располагающихся стоянками в конкретной местности.
Дискретные корпоративные локализованные социальные объединения — признак обществ, обладающих оседлостью, формами собственности, политической властью. Но у наблюдаемых охотников-собирателей группы постоянно перемешиваются и пользование территорией может не совпадать с правами на неё.

охотником, а позднее обычно и рыболовом, женщина сосредоточилась на собирательстве,

на до­машнем хозяйстве, стала хранительницей очага. Дети и старики по­могали трудоспособным членам общины. Старики, кроме того, обычно являлись хранителями коллективного опыта и активно уча­ствовали в изготовлении орудий труда.
На этой основе складывались половозрастные группы. В одних случаях, как, например, у аборигенов Австралии, такие группы были более или менее формализованы, в других, как, скажем, у эскимосов, имели нефор­мальный характер. Однако повсеместно выделялись группы детей, взрослых мужчин и взрослых женщин, различавшиеся предписанны­ми им обязанностями и правами, общественным положением и т. п.
В обществах с более или менее формализованными половозрастными группами большое значение придавалось рубежу перехода из категории подростков в категорию взрослых людей. Этот переход сопровождался определенными испытаниями и торжественными тайными обрядами, известными под названием инициации.
Более или менее четким было также разделение на группы взрослых мужчин и женщин, подчас приводившее к их своеобразному обособлению. В некоторых раннепервобытных общинах те и другие располагались на стоянках порознь, готовили разную пищу, имели свои тайные праздники, обряды и верования. Существовали специфиче­ские мужские и женские обязанности и привилегии.

половозрастная организация не создавала в ней отношений неравенства между взрослыми

мужчинами и женщинами. Те и другие специализировались в разных, но в равной степени общественно полезных сферах трудовой деятельности. Поэтому не могло быть отношений господства и подчинения в положении полов. Такая ситуация действительно наблюдается у бушменов Южной, пигмеев Центральной и хадза Восточной Африки, палияр Южной Индии. Соглашения о браке учитывали интересы обоих полов, развод был равноосуществим, мужчины не перекладывали на женщин часть работы и не лишали их доступа к наиболее интересным, почетным и приятным занятиям. Мужчине не считалось позорным делать женскую работу. Религиозные церемонии проводились представителями обоих полов.
Однако, это совершенно не соответствует ситуации с австралийскими аборигенами. У них мужчины в целом составляли группу людей с более высоким статусом, женщины — с более низким. Прерогативой мужчин было такое важное дело, как заключение соглашений о браках. Большинство австралийских мужчин, достигших зрелости, стремились обладать несколькими женами. Повсюду в Австралии были распространены обычаи одалживания женщин и обмена женами на время или навсегда. Если поступки жены или ее намерения противоречили желаниям мужа, она должна была подчиниться его требованиям. Традиционные хозяйственные обязанности и заботы женщин занимали гораздо больше времени и требовали большего труда, чем хозяйственные занятия мужчин.

- менее церемониальные похороны, меньшая вероятность кровной мести и т.п.

Как правило, женщины не допускались к наиболее «элитарным», по понятиям аборигенов, занятиям. Так, за редкими исключениями, женщины не могли быль признанными (инициированными по правилам) знахарками или колдуньями. Во время общедоступных церемоний женщины чаще всего несли второстепенные функции
Австралийские нормы в значительной мере отстраняли женщин от руководства общественной жизнью. Только мужчины контролировали промысловые угодья и природные ресурсы. В руках мужчин находился обмен различными продуктами между отдельными группами. Только инициированные мужчины обсуждали и разрешали конфликты и споры, происходившие на стоянках.
Но наиболее четкое и законченное проявление разница в статусах мужчин и женщин находила в сфере религиозной деятельности, значение которой в жизни аборигенов трудно переоценить. Священные обряды и связанные с ними священные эмблемы воспринимались в этой культуре как залог благополучия и общества в целом, и отдельных людей, и всего природного окружения - и эти обряды проводились в секрете именно инициированными мужчинами. Женщинам видеть их запрещалось под страхом смерти — они могут лишь все испортить, нарушить то равновесие, которое поддерживают мужчины своими магическими действиями. Важнейшую роль в формировании австралийской системы диференциации статусов играла монополизация информации мужскими объединениями, особенно ритуальной информации.

т. е. особый институт, регулирующий отношения между полами. Одновременно возник

институт семьи, регулирующий отношения как между супругами, так и между роди­телями и детьми.
Вопрос о начальной форме брака - две его основные трактовки.
исходной формой был групповой брак, лишь позднее сменившийся различными формами индивидуального брака и индивидуальной семьи.
с самого начала существовали индивидуальный брак и индивидуальная семья, которые в своем развитии принимали разные формы.
Начало первому решению было положено Л.Г. Морганом. Он наметил пять последовательно сменявших друг друга форм семьи:
кровнородственная (брачная общность между всеми лицами одного поколения),
пуналуальная (такая же общность с исключением из нее братьев и сестер – т.е. потомков одних родителей),
парная (непрочное и лишенное экономической основы соединение двух супругов),
промежуточная патриархальная (семья с выраженной властью мужа),
моногамная (прочное соединение супругов с властью мужа как частного собственника).
Две первые формы были основаны на групповом браке, остальные — на индивидуальном.

придерживаться концепции группового брака, основываясь на анализе, во-первых, наиболее архаичных

систем родства и, во-вторых, ряда сохранившихся брачно-семейных порядков. Доказательства группового брака:
1) Терминологическое. Существует два типа систем родства: классификационные, или классификаторские, и описательные, В описательных системах, характерных для классовых обществ, имеются термины для отдельных родственников. В противоположность этому в классификационных системах, характерных для первобытных обществ, одними и теми же терминами обозначаются все мужчины и женщины определенных возрастных категорий. Перед нами групповое родство, которое сторонники концепции исторического приоритета группового брака рассматривают как важнейшее доказательство в пользу своих взглядов.
2) Брачные классы. Второе доказательство группового брака усматривается в некото­рых чертах брачной общности, этнологически фиксируемым на стадии раннепервобытной общины. В частности, они обнаружены у аборигенов Австралии с их системой так называемых брачных классов. Племя разделено на две половины — Белого и Черного какаду. Мужчины каждой из этих половин с самого рождения считаются мужьями женщин другой половины, так же обстоит дело и с женщинами. Система брачных классов не означает, что мужчины и женщины соответствующих классов со­стоят в фактическом групповом браке. Но они берут из предназначенного им класса мужа или жену и в определенных случаях вправе вступать в половую связь со своими потенциальными женами или мужьями.

даже у наиболее примитивных народов обнаружены парный брак и семья;
2)

археологически на этой стадии также достаточно широко фиксируются небольшие одноочажные жилища;
3) аргументы Оуэна Лавджоя о первичности моногамных отношений;
4) доводы сторонников концепции первичности группового брака не рассматриваются как вполне убедительные:
для появления группового родства достаточно было одной только групповой солидарности. Современные этнографы утвердлают, что родство является для охотников-собирателей универсальным механизмом ориентации во вселенной. Прежде чем начать общаться с человеком, нужно представить себе, кем он тебе приходится. Соответственно, система родственных отношений должна быть способна расширяться на всех, с кем приходится взаимодействовать;
упомянутые брачные обычаи не пережитки группового брака, а дополнение к парному браку , укреплявшее социальные связи в общине. Видимо, групповой брак — миф.

считалась экзогамность рода. Как она возникла – непонятно. То ли

как запрет инцеста, то ли как внутриродовая агамия (для уменьшения конфликтов).
Сейчас в западной этнографии понятия рода фактически не существует. Говорят о унилинейных родственных группах. В современной международной практике терминоупотребления используется два основных обозначения для унилинейных— кланы и линиджи.
Кланы — унилинейные родственные группы, все члены которых ведут происхождение от общего предка, но не могут проследить генеалогически свое от него происхождение и не могут проследить генеалогически все связи между собой.
В линидже все его члены могут генеалогически проследить отношения между собой, а также линии родства, ведущие к общему предку. Экзогамия в обоих случаях весьма типична, но не обязательна. Линиджи, как правило, существуют в обществах с производящим хозяйством и относительно высокими демографическими показателями.

считали, что материнский. Выделялись две сменявшие друг друга в универсальной

последовательности стадиальные формы — ранний род и поздний род. Первый характеризовался матрилинейностью (материнский род), второй — патрилинейностью (отцовский род). Причем формирование первого относилось к самым ранним этапам человеческой истории (непосредственно от «стада» к роду), а переход ко второму (между ними определенно виделась преемственность) связывался преимущественно с эпохой разложения первобытного общества.
Однако, этнографии известны многочисленные общества, которые признают и патрилинейные и матрилинейные родственные группы. Матрилинейные родственные группы, существовавшие наряду с патрилинейными, играли особую, самостоятельную роль в их социальной жизни.
Предметом споров остается также вопрос о локализации первоначального брака. Современные сторонники идеи первичности группового брака считают, что он был дислокальным, т. е. супруги не селились совместно, эпизодически встречаясь где-нибудь. Действительно, такая форма брачных встреч этнологии хорошо известна, хотя, как правило, уже на стадии позднепервобытной общины. Напротив, сторонники идеи первичности парного брака рассматри­вают его как унилокальный, ведущий к совместному поселению супругов и образованию ими семьи. Они не без оснований указывают, что всем низшим охотникам, рыболовам и собирателям свойствен не дислокальный, а унилокальный брак, что встречающаяся на более высоких ступенях развития дислокальность имела другие причины.

собирате­лей наиболее характерна дуальная экзогамия в форме так называемого обязательного

двустороннего перекрестно-дво­юродного, или кросскузеиного, брака. Мужчины женились на дочерях братьев своих матерей или, что в данном случае то же самое, на дочерях сестер своих отцов, т. е. на своих двоюродных сестрах.
Мужчины из первого коллектива женятся на женщинах из второго кол­лектива, которые приходятся им одновременно дочерьми братьев матери и дочерьми сестер отца. Эти обозначения родства, разумеется, групповые, так что фактически в брак вступали не только дво­юродные, но и троюродные, четвероюродные и т. д. братья и сестры. Экзогамия при этом не нарушалась. Ведь при унилинейном счете родства мужчины и женщины этих двух взаимобрачных групп вообще не считались сородичами. Такие браки были очень удобны, так как позволяли взаимобрачным группам сбалансированно обмениваться своими членами — братьями или сестрами.

аморфность и недолговечность соединения в нем супругов, а основанной на

нем парной семьи — крайняя слабость в ней внутренних экономических связей. Прежде всего сама парность этого брака была относительной, так как широко совмещалась с «дополнительными браками». Часто мужчина на протяже­нии своей жизни менял несколько «основных» жен, женщина — нескольких мужей. Допускались, а подчас и поощрялись добрачные и внебрачные половые связи, как ритуальные, так и бытовые. Пример вторых — гостеприимный гетеризм, т.е. право мужчины на своих по­тенциальных жен при посещении им другой группы, а в дальнейшем развитии право гостя на жену или дочь хозяина. Вступление в брак не закреплялось каким-либо или по крайней мере сколько-нибудь сложным обрядом.
Основанная на таком браке семья, как и всякая семья, была не лишена определенной общности интересов. В процессе межполового разделения труда супруги в той или иной мере обменивались хо­зяйственной деятельностью. Могло существовать даже некоторое общесемейное имущество. Семья, кроме того, выполняла свои функции в социализации детей: заботу о них проявляла не только мать, но и отец. Мужчины и женщины по большей части трудились раздельно и раздельно же пользовались продуктами своего труда; при этом они чаще кооперировались и делились со своими сородичами, нежели с родственниками по браку. Дети, как только они немного подрастали, воспитыва­лись не только и даже не столько родителями, сколько всей близкой родней. Вообще, каждый из супругов и их дети продолжали оставаться членами в первую очередь не своей семьи, а всей группы.
.

действовал принцип народовластия, при котором определяющее значение имела коллективная воля

всех ее взрослых членов. Особый авторитет имели зрелые, умудренные опытом люди, очень часто — старшее по­коление группы. Из их среды обычно выходили лидеры, руководив­шие повседневной хозяйственной, общественной и идеологической жизнью коллективаы. В частности, лидеры мог­ли быть молчаливо признанными или выборными, а их деятель­ность — относительно самостоятельной или направляемой другими органами власти.
Это связано с представлениями об эгалитарности охотников-собирателей, вызывают в воображении картины подлинной социальной гармонии и равенства, пронизывающего все сферы человеческого взаимодействия.
Теоретическая посылка, на которой в отечественной теории зижделось представление об универсальности первобытного равенства, заключается в том, что первобытное общество, обладая крайне слабой материально-технической базой, просто не имело средств для развития неравенства. Первобытное равенство — это равенство по необходимости, по бедности, по скудности. Поэтому сугубо коллективистские формы распределения охотничьей добычи и других материальных ценностей у так называемых этнографических аналогов первобытных охотников и собирателей нередко считались вполне достаточным свидетельством подлинного социального равенства.

только имущественных отношений. А вот в случае с неравенствами статусов

все сложнее. Бушмены, хадза, палияр Индии не иерархичны, а вот австралийские аборигены - очень иерархичны.
В традиционных условиях у аборигенов Австралии среди взрослых, принимавших полноценное участие в охоте, собирательстве и общественной жизни, проявлялись заметные различия в статусах. В господствующих представлениях общественного сознания социальная значимость одних людей оценивалась выше, чем социальная значимость других. Чем выше оценивалась социальная значимость человека, тем более широкое участие он мог принимать в руководстве общественной жизнью, в художественном творчестве, в тотемических культах и тем лучшие возможности он имел для выбора самостоятельной линии поведения. Различия в социальных статусах получили весьма отчетливое закрепление в нормативной культуре.
А вот у хадза вообще не было институализации лидерства, у бушменов она минимальна. Южноазиатские и африканские общества охотников и собирателей предстают в наших источниках лишенными сколько- нибудь значительных нормативно закрепленных, институализированных различий в статусах — как групповых, так и индивидуальных. В них, напротив, действовали особые нормы, правила, моральные установки, которые исследователи называют механизмами социального выравнивания. В противовес большей части австралийских, азиатские и африканские общества охотников и собирателей сочтены эгалитарными в полном смысле этого термина.
.

которых старшие по возрасту члены общины руководили другими общинниками.
К

этому близка организация, описанная у части канадских эскимосов. Их общины возглавлял старший из трудоспо­собных мужчин, который принимал решения, лишь посоветовав­шись со всеми взрослыми охотниками. В то время как он руководил охотниками, его жена ведала распределением охотничьей добычи.
Несколько более сложной была организация власти у аборигенов Австралии, у которых существовали советы старших мужчин, выдви­гавшие из своей среды «больших мужчин» — старейших. Лидером обычно был самый старший, но если он не обладал нужными качест­вами или дряхлел, то создавалось нечто вроде двоевластия номи­нального и фактического главаря. Наряду с «большими мужчинами» имелись «большие женщины», руководившие женской частью об­щины.
Власть лидера или совета старейших основывалась на их опыте, примере образцовых действий, интеллектуальном и эмоциональном превосходстве, умении убеждать, иначе говоря, на их индивидуальном или групповом авторитете. Формально она не имела обязательной силы, но редко случалось, чтобы к советам или распоряжениям главаря не прислушались. Важнейшей заповедью, внушавшейся мо­лодежи во время инициации, являлось послушание старшим. Еще важнее другое: власть главаря служила интересам всей группы и, по существу, была конкретным повседневным воплощением ее воли. Поэтому она могла быть поддержана реальными действиями группы.

Эти нормы — правила разделения труда, сотрудничества, распределения, взаимозащиты, экзогамии

и т. п. — отвечали жизненно важным ин­тересам коллектива и, как правило, неукоснительно соблюдались. Кроме того, применяясь из поколения в поколение, они приобрели силу привычки, т. е. стали обычаями. Наконец, они были закреплены идеологически — религиозными предписаниями и мифами. Все же, как всегда, находились нарушители общепринятых норм. Практиковались самые различные способы принуждения — от порицания, осмеяния или ругани до фи­зической расправы. Крупные проступки влекли за собой серьезные наказания: побои, увечье, а в особо тяжких случаях даже умерщвле­ние или, что по существу было тем же самым, изгнание из коллектива.
Важнейшей особенностью этих общинных норм был примат в них группового начала. Они ре­гулировали отношения не столько между личностями, сколько между группами соплеменниками и чужеплеменниками, сородичами и свойственниками, мужчинами и женщинами, старшими и младшими и в целом подчиняли интересы личности интересам коллектива.
К какой категории норм социальной регуляции относились эти нормы? В западной литературе их называют правовыми. Многие отечественные ученые считают их нормами морали (нравственнос­ти, этики) или обычного права. Но они едва ли были обычными мо­ральными нормами, так как общество принуждало к соблюдению многих из них не менее жестко, чем позднее государство к соблю­дению норм права

на­ряду с вполне рациональным, логичным мышлением, основанным на практическом опыте,

было свойственно иррациональное «пралогическое» мышление, связанное с «коллективными представлениями» социальной среды.
Первобытное мышление было еще недостаточно систематичным, неспособным к широким обобщениям и выработке понятий высо­кого уровня. Это находило отражение в языке, тяготевшем к конк­ретным, единичным, детализированным определениям, которые только начинали классифицироваться.
Так, у аборигенов Австралии имелись обозначения для различных пород деревьев и для деревьев вообще, для различных видов рыб или змей и для рыб или змей во­обще. Однако видовых обозначений было мало, они употреблялись нечасто и, что особенно показательно, не шли дальше классифика­ции среднего уровня. Были собирательные обозначения для деревьев, кустарника, травы, но не было для растений; были обозначения для рыб или змей, но не было для животных. То же относится к грамматике, подчас чрезвычайно сложной за счет детализа­ции отдельных форм.
Известны факты, когда число форм одного глагола, включающего в себя местоименный объект, а также субъект, доходит до нескольких сотен. Еще одна особенность наиболее при­митивных языков — неразвитость их синтаксиса.

первую очередь знания об окружающей природной среде. На примере аборигенов

Австралии, огнеземельцев, бушменов и т. д. видно, что люди раннепервобытной общины обладали солидным запа­сом сведений в прикладной географии, метеорологии, астрономии, зоологии, ботанике, минералогии и других областях природоведе­ния.
Большое развитие получили такие практические отрасли знания, как медицина, фармакология, токсикология.
В силу особенностей первобытного мышления медленнее раз­вивались знания, требовавшие обобщенных, абстрактных представ­лений. В некоторых обществах аборигенов Австралии имелось только три, у бушменов — четыре, у огнеземельцев — пять обозначений численных понятий. Вообще же, абстрактность численных представлений была относительной; существовали не столько числа во­обще, сколько числа определенных предметов.
Измерение расстояния и исчисление времени, по-видимому, на­ходились в еще более зачаточном состоянии, чем счет. Большие расстояния обычно приблизительно измерялись количест­вом переходов, меньшие — полетом копья или стрелы, еще мень­шие — чаще всего длиной таких предметов, как локоть, ступня, палец, ноготь.
Время могло исчисляться лишь сравнительно большими отрезками, связанными с положением небесных тел (день, месяц). Но гораздо чаще оно измерялось хозяйственными сезонами — своими в каждом племени или группе племен.

священные мифы, объяснявшие происхождение явлений природы и человеческих установлений. ак

правило, мифы содержат указания на ход вещей в далекие времена, на поступки культурных героев и отдаленных предков.
Главной особенностью религиозного миропонимания людей раннепервобытной общины было то, что они пока не выделяли себя из окружающей естественной среды. Промысловая территория, ее животные, растительные и минеральные богатства, действующие на ней стихийные силы и живущая здесь человеческая группа — все это мыслилось как единое целое, в котором люди были тождественны с природой. Природе приписывались человеческие свойства вплоть до дуальной организации и общинного устройства, людям — свойства природы вплоть до возможности воспроизвести ее стихийные явления.
Тотемизм, особенно полно сохранившийся у аборигенов Австра­лии, — это вера в существование тесной связи между сородичами и их тотемом, которым мог быть определенный вид животных, реже растений, еще реже других предметов или явлений природы. Род носил имя своего тотема, например, кенгуру или луковицы, и верил, что находится с ним в кровном родстве. По выражению Рэдклифф-Брауна, ключь к пониманию автралийского тотемизма в предложении «Кенгуру – мой старший брат». Говоривший отнюдь не имел в виду, что конкретные особи определенного вида кенгуру приходятся ему братьями. Он имел в виду, что находится к этому виду кенгуру, воспринимаемому как единство, в социальном отношении, аналогичном отношению, которое в системе родства связывает человека с его старшим братом»

заключенные в ка­кие-либо тела (души) или дейст­вующие самостоятельно (духи). Анимистические

верования связаны с одушевлением природы. Зачатки их имелись уже на стадии раннепервобытной общины: у тасманийцев, австралийцев, огнеземельцев и других низших охотников, рыболовов и собирателей существовали смутные представления о душах умерших людей, злых и добрых духах, обычно мыслившихся в виде физических, осязаемых существ. Возможно, что с этими представлениями было как-то связано и по­читание охранительниц домашнего очага, засвидетельствованное в позднепалеолитических женских статуэтках.
Фетишизм - вера в сверхъестественные свойства некоторых неодушевленных предметов, например, пещер, камней, деревьев, определенных орудий труда или предметов обихода, а позднее и спе­циально изготовленных культовых предметов. Фетишистские пред­ставления также являются одушевлением неодушевленного, одна­ко с определенным выбором. Так, фетишем становились, скажем, спасшая людей пещера, насытившее их после голодовки дерево, добычливое копье и т.д.

особым образом воздействовать на других людей, животных, растения, даже явления

природы, а также и сами эти действия. Не понимая настоящей взаи­мосвязи наблюдаемых фактов и превратно истолковывая случайные совпадения, человек полагал, что с помощью определенных дейст­вий и слов он может помогать или вредить людям, обеспечивать успех или неуспех в промысле, вызывать или прекращать бурю.
Различают «белую» (охранительную) и «черную» (вредоносную) магию. Другая ее систематика связана с объектом воздействия: производст­венная, или промысловая, любовная, лечебная и т. п. магия. Примером промысловой магии может служить «пляска кенгуру» у аборигенов Австралии, во время которой одни изображали этих животных, а другие якобы поражали их копьями. Возможно, сходные магические приемы археологически засвидетельствованы частыми знаками ран на позднепалеолитических рисунках и скульптурах животных.
Распространено мнение, что магия — это еще не религия, так как она ориентирована не на сверхъестественное, а на представ­ляющиеся естественными возможности человека.