В.В.Маяковский «ЮБИЛЕЙНОЕ»

ранние высказывания Маяковского служили достаточно веским основанием для упрека в неуважении

к классикам, в частности к Пушкину.
Однако уже тогда в одном из журналов можно было прочесть: «Маяковский... сознался, что Пушкина читает по ночам и оттого его ругает, что, может быть, сильно любит».
И в «Юбилейном» Маяковский встречается с Пушкиным как с другом, делится с ним самым сокровенным, говорит с ним о самом главном.

Маяковский.
 
Дайте руку!

Вот грудная клетка.
Слушайте,
уже не стук, а стон;
тревожусь я о нем,
в щенка смирённом львенке.
Я никогда не знал,
что столько
тысяч тонн
в моей
позорно легкомыслой головенке.

Извините, дорогой.
У меня,
да и у вас,

в запасе вечность.
Что нам
потерять
часок-другой?!

мчать, болтая,
Будто бы весна —

свободно
и раскованно!
В небе вон
луна
такая молодая,
что ее
без спутников
и выпускать рискованно.

любви
и от плакатов.
Шкурой

ревности медведь
лежит когтист.
Можно
убедиться,
что земля поката,—
сядь
на собственные ягодицы
и катись!

ни с кем.
Только
жабры рифм
топырит учащенно
у таких, как мы,
на поэтическом песке.

весть
служебную нуду.
Но

бывает —
жизнь
встает в другом разрезе,
и большое
понимаешь
через ерунду.

атакована,
ищем речи
точной

и нагой.
Но поэзия —
пресволочнейшая штуковина:
существует —
и ни в зуб ногой.

душу ею.
Александр Сергеич,
да не слушайте ж

вы их!
Может,
я
один
действительно жалею,
что сегодня
нету вас в живых.

сговориться б надо.
Скоро вот

и я
умру
и буду нем.
После смерти
нам
стоять почти что рядом:
вы на Пе,
а я
на эМ.

страна моя
поэтами нища.
Между нами
—

вот беда —
позатесался Надсон3.
Мы попросим,
чтоб его
куда-нибудь
на Ща!

Коля,

сын покойного Алеши,—
он и в карты,
он и в стих,
и так
неплох на вид.
Знаете его?
вот он
мужик хороший.
Этот
нам компания —
пускай стоит.

у нас

Асеев7
Колька.
Этот может.
Хватка у него
моя.
Но ведь надо
заработать сколько!
Маленькая,
но семья.

бы
по Лефу

соредактор.
Я бы
и агитки
вам доверить мог.
Раз бы показал:
— вот так-то, мол,
и так-то...
Вы б смогли —
у вас
хороший слог.

жиркость

и сукна,
в рекламу б
выдал
гумских дам.
(Я даже
ямбом подсюсюкнул,
чтоб только
быть
приятней вам.)

картавый.
Нынче
наши перья —

штык
да зубья вил,—
битвы революций
посерьезнее «Полтавы»,
и любовь
пограндиознее
онегинской любви.

не мумию.
Навели
хрестоматийный глянец.
Вы
по-моему
при

жизни
— думаю —
тоже бушевали.
Африканец!

можно дружно.
Только вот
поэтов,

к сожаленью, нету —
впрочем, может,
это и не нужно.

милиционер
разыскивать не стал.
На Тверском бульваре

очень к вам привыкли.
Ну, давайте,
подсажу
на пьедестал.

полагается по чину.
 Заложил бы
динамиту

— ну-ка,
дрызнь!
Ненавижу
всяческую мертвечину!
Обожаю
всяческую жизнь!
1924