Ситуация эмоционального состояния и ее языковая категоризация ( динамический

di stato emotivo

интерпретации эмоций относится к приоритетным исследованиям современной антропоцентрической лингвистики, ведь,

как отмечает В.И. Шаховский, «с тех пор, как начали зарождаться контуры новой лингвистической парадигмы – гуманистической с пристальным вниманием к создателю, носителю и пользователю языком, к его психологии, лингвисты уже не могли обойти сферу эмоций как самый человеческий фактор в языке» [Шаховский, 1995, с. 3].

основной причиной сложной вербально-концептуальной организации эмоциональных концептов [Красавский, 2001, с.

102];
диффузность, размытость сегментов чувственной сферы человека, обуславливающая трудность определения границ отдельных эмоций на концептуальной карте языка. Как отмечают исследователи, «чистых» эмоций в природе не бывает. Они в действительности тесно сплетены друг с другом; всякая эмоция комплексна, она подобна молекуле, состоящей из множества атомов [Рубинштейн, 1984, с. 152-155]. Ср.: досада - чувство раздражения, неудовольствия вследствие неудачи, обиды (СО) - irritazione, dispetto.
человек выступает одновременно и объектом и субъектом познания [Бабенко, 1989, с. 6];

ранее настойчиво разделяемых, а теперь осмысленных как взаимосвязанные: исследование языкового

описания эмоций и изучение выражения эмоциональных состояний, связанных, как правило, с квалификативной деятельностью говорящих.
Мне грустно - sono triste; какой ужас! - Che orrore!

лингвистов, стремящихся выявить глубинные смысловые слои, связанные с древнейшими представлениями

человека о проживании той или иной эмоции, и описать динамические процессы в ментальном лексиконе говорящих: печать, гнев, стыд, зависть,

Персонаж художественного текста рассматривается как модель языковой личности (В.В. Виноградов,

Ю.Н. Караулов).

интерпретации реально происходящих и воображаемых событий отличаются общим набором и

последовательностью ментальных процедур;
воображаемые события (фантазии) моделируются под влиянием и на основе уже существующих представлений о действительности (Л.С. Выготский);
их представление ограничивается достаточно жесткими рамками языка и ментального лексикона (здесь можно говорить о системе ограничений разного рода в интерпретационной деятельности коммуникантов) [Матханова, Трипольская, 2005] .

которые ярчайшим образом представлены в наивной языковой картине мира

субъектом эмоционального состояния/переживания (я боюсь (ho paura), горюю (duolmi), радуюсь

(io gioisco))
2) эмоция представляется как действующий субъект, а человек  как объект, охваченный, сраженный, поглощенный эмоциями. Ср.: радость охватила душу - la gioia invase la sua anima; страх сковал меня - la paura lo bloccò / ghiacciò; стыд душит меня - la vergogna mi soffocamento.

эмоционального состояния обусловливает и способы языковой интерпретации эмоции.
В

ситуации формирования ментальной структуры в детском сознании инструментом моделирования концепта являются языковые структуры.
Это становится очевидным в нетипичной речевой ситуации, когда, например, сталкиваются две коммуникативные позиции  взрослого, имеющего представление о том, что такое эмоция гнева, но пытающегося «смастерить страшилку» (storia dell'orrore) о гневе, и ребенка, стремящегося на основе «взрослых» высказываний, логически и эмоционально продолженных, построить фрагмент эмотивной картины мира.

совершает множество проступков, за которые «на него должен обрушиться гнев

отца», как обещают ему взрослые.
В этой коммуникативной ситуации взаимодействуют интерпретаторы двух типов: взрослые, у которых сформирован данный фрагмент эмотивной картины мира, и ребенок, не имеющий представления о том, что или кто «кроется» за словом гнев. Для ребенка это ментальная и языковая лакуны.

четко прорисовываются основные когнитивные параметры эмоции гнев, представленные в наивной

картине мира,  это позволяет эксплицировать элементы ментальной структуры и подтвердить реальность их существования в человеческом сознании.

взрослых

Судя по данным словарей и результатам лексикологических и фразеологических

исследований, гнев  это резко отрицательная интенсивная эмоциональная реакция на крайне нежелательную ситуацию, он должен быть страшным для того, кто является объектом эмоции (в психологии сформировалось представление об отрицательной, интенсивной, горячей и объектно ориентированной эмоции).
Гнев представляется в языке как субъект, воздействующий на человека и одерживающий над ним верх;

и для субъекта состояния;
К. Изард отмечает: эмоция гнева обладает

эффектом «сужинного зрения» [Изард, 1999], что отражается в языковых структурах (гнев ослепил его, ослепнуть от бешенства, глаза начали косить от злости); гнев искажает положение дел и влечет за собой не только опасное усиление сердцебиения – тема болезни (приступ нестерпимого бешенства /гнева /злости, трястись, дрожать от гнева; чувствовать, успокаиваясь, как из мышц уходит мучительная дрожь), – но и неадекватные оценки и поступки (плохо соображать от бешенства).

зверя (гнев душит, терзает, раздирает, одолевает), огненной или ураганной стихии

(гореть гневом, лицо покраснело от гнева, гнев сжигает, испепелить гневным взглядом, гневно бушевать, разразиться гневом, гнев утихает). Для реконструкции образа гнева использована модель представления эмоций по данным языка, предложенная Н.Д. Арутюновой [Арутюнова, 1976], А. Вежбицкой [Вежбицкая, 1999] и Дж. Лакоффа [Лакофф, 1996].

использование родового термина «ментальная структура», который предполагает существование видовых «упаковок»

сложного эмотивного содержания: мы рассматриваем образ эмоции и сценарий, в основе которого лежит схема ситуации, включающая представление о возникновении и протекании переживания. Особенность ментальной структуры состоит в том, что она обладает более сложной архитектоникой, совмещая в себе образы, фреймы, сценарии, пропозиции и т.п., и может быть репрезентирована при помощи других, более простых единиц.

и его эмоции пересекаются и взаимодействуют в эмотивной картине мира.

серьезен: едва ли можно разгневаться на пустяки, на промах, на

оплошность и др.; скорее, можно разозлиться на ерунду [Крылов 2007].
Эмоция гнева, кроме того, предполагает неравенство коммуникативных, социальных, возрастных и др. позиций говорящих. Ср.:  Страшись гнева отца! Как только приедет брат, я безжалостно расскажу ему о твоих поступках, и его гнев всей тяжестью обрушится на тебя <…> Его гнев будет ужасен! (А. Грин).

собственно сценарные («взаимодействие» человека и его эмоции) элементы ментальной структуры,

начинается освоение ребенком нового словарного и ментального пространства: Когда все ушли, Том забился в большое кресло и попытался представить, что его ожидает. Правда, Карл и Корнелия выражались всегда высокопарно (stile ampolloso) (косвенная информация в устах всеведущего автора о функциональных маркерах слова гнев), но неоднократное упоминание о «гневе» отца сильно смущало Тома.

знаете ли вы, кто такой гнев? – Гнев? – Да,

гнев отца. Отец приезжает завтра. С ним приедет гнев.
Впервые услышав о гневе, Том делает вывод о том, что это живое существо (кто такой гнев? С ним приедет гнев).

управляют основные, базовые элементы эмотивного концепта, а в тексте-страшилке

о гневе развиваются следующие основополагающие сюжеты:
«живое существо, которым невозможно/непросто управлять»
Эту тему предлагает ребенок и подхватывают взрослые. Ср.:
[Том]: кто такой гнев? <…> с ним приедет гнев <…> я не хочу, чтобы гнев узнал <…>[Мунк]: у него четыре руки, четыре ноги <…> здорово бегает<…>;
«страшный, опасный»
[Мунк]: гнев твоего отца выглядит неважно <…> чудовище, каких мало; глаза косые; неприятная личность; жуткое существо; [Карл]: слушай, как поворачивается ключ в двери <…> так щелкают зубы гнева.
Итак, четыре руки и ноги, здорово бегает – своеобразное развитие ментального сценария «человек перед гневом бессилен, он легкая добыча, ему не убежать»; щелкают зубы, страшное существо, чудовище – хищник, который терзает, душит, рвет человека на части. Отметим, что взрослые не отходят ни на шаг от образа, метафорически репрезентированного в языке.

Далее следует блок выводных знаний о гневе: это опасное чудовище,

зверь, который должен сидеть в клетке. Ср.: он сидел и вздыхал, стараясь представить, что произойдет, когда из клетки выпустят гнев. По мнению Тома, клетка была необходима для чудовища. Том осознал, что погиб. Вся его надежда была на заступничество (protezione) отца перед гневом. Принадлежность гнева отцу несколько раз подчеркнута в тексте – из этого следует предположение о том, что кому-то (хозяину, например) гнев подчиняется; с трудом, но все-таки можно обуздать гнев (raffreddare le passioni).

можно сражаться, гнев можно одолеть» (я не хочу сдаваться без

боя; ваш гнев, который приедет с отцом, возьмет меня только мертвым; посадить гнев в клетку; я убил твой гнев – форма существительного в винительном падеже свидетельствует о том, что пишущий подчиняется грамматике, «забывая», что в детском восприятии гнев – живое существо).

в образы разъяренного человека, либо напавшего на человека страшного существа

(возможно, похожего на разгневанного человека), справиться с которым очень сложно. Ср. общеязыковые метафоры, с помощью которых говорящие интерпретируют «взаимоотношения» человека и его эмоции: одолеть гнев, смирить гнев/злость, подавить гнев, обуздать гнев, взять себя в руки.

языкового представления эмоций. Для них эмотивные метафоры являются привычными и

частично стертыми. Ребенок, понимая их буквально, возвращает метафоре внутреннюю форму и образность, и фрагмент наивной картины мира предстает как бы в процессе становления и развития. Когда портрет эмоции завершен взрослыми и своеобразно (как живое и опасное существо, угрожающее людям) воспринят ребенком, слово гнев начинает соотноситься с уже известными синонимами в лексиконе языковой личности, то есть гнев оказывается в чем-то сходным с такими представлениями и их именами, как злость, бешенство и др.

говорящие представляют себе (по данным языка) искаженного этой эмоцией человека:

тогда он увидел гнев. Высотой четверти в две, белое четырехрукое чудовище озлило на него из сундука страшные косые глаза.
Том стреляет в чудовище, оказавшееся глиняными черепками: Я убил твой гнев! Он не может теперь никогда трогать…

словом злость представляет собой процесс категоризации, когда некое эмоциональное явление

(и его имя) включается в класс сходных эмоций и их имен.

имя соответствующей группы эмоций и как доминанта группы синонимов. Отметим

влияние исследований английского языка (А. Вежбицкая, Дж. Лакофф, К. Изард и др.). Но каждый язык по-своему членит тот или иной фрагмент действительности. В русском языке ведущим эмотивом является слово злость и его интенсификаторы (бешенство, ярость, негодование). Гнев, по сравнению со словом злость, обладает более сложной и специфической семантикой. Ср.: Бета никогда не злилась, она гневалась. Ее лицо в гневе оставалось прекрасным <…> (А. Крон. Бессонница).

и каким образом она соотносится с ближайшими «соседями» по когнитивному

пространству, и будучи увлеченными сочинением страшилки, взрослые персонажи рассказа воспроизводят метафорический образ и сценарий взаимодействия человека и его эмоции. Говорящие, ведомые языком, описывают, с одной стороны, чудовище, которое нападает на нас, с другой стороны, моделируют гиперболизированный образ человека, пребывающего в гневе: эмоция искажает человеческие черты.

моделируя объект «воображаемого мира», мы пребываем в рамках языкового и

ментального фильтров, через которые воспринимаем действительность. Ср.: «Роль языка «как упаковки» знания <…> в наречении отдельных фрагментов мира, а также в последствиях этого наречения – фиксации, хранении, дальнейшей передаче знания об отдельных «составляющих» мира, а, главное, его категоризации» [Кубрякова, 2004, с. 44].
Интерпретационный потенциал эмотивной ментальной структуры, обеспечивается в первую очередь ядерными смысловыми зонами, которые представляют собой «предметно-вещественные» элементы – основу наивной картины мира.