Презентация И.Бунин "Танька"

из которых
так и смотрится
вся их душа!

И.А.Бунин

в обедневшей дворянской семье, прежде родовитой. Детство Бунина прошло в

Воронеже и в наследственном поместье под Ельцом.
Работал журналистом в Орле, Курске, Харькове.
Первый сборник стихотворений Бунина вышел в 1891 году. Через пять лет в печати появился его перевод поэмы американского поэта-романтика Г. Лонгфелло «Песнь о Гайавате». Именно за это произведение, а также за стихотворный сборник «Листопад» в 1903 году Бунин был удостоен Пушкинской премии Петербургской академии наук. Спустя несколько лет Бунин получает вторую Пушкинскую премию. В 1909 году Иван Алексеевич избирается почетным академиком.
Он пробует себя в прозаических жанрах — пишет повести, рассказы, очерки, которые похожи на живописные зарисовки. Впоследствии его манеру назовут импрессионистической.
Выход в свет повести «Деревня» принес писателю широкое признание. В этой повести Бунин запечатлел разрушение патриархального быта без элегической меланхолии. В следующей повести «Суходол» показан процесс разорения «дворянских гнезд», эта тема становится главной темой произведений Бунина.
Еще одна важная бунинская тема, раскрывающаяся в произведениях, написанных в 10-е годы нового века («Грамматика любви», «Господин из Сан-Франциско», «Легкое дыхание», «Сны Чанга»), — предчувствие назревания катастрофы, изображение трагичности жизни.

для страны, ведущую к краху, исчезновению культуры. Он запечатлел «кровавое

безумие» первых лет нового мира в дневнике под названием «Окаянные дни».
В 1920 году писатель эмигрирует. Он живет во Франции. В эмиграции Бунин пишет повесть «Митина любовь», книги рассказов «Солнечный удар» и «Божье древо».
В 1930 году в Париже напечатан роман писателя «Жизнь Арсеньева», за который в 1933 году Бунину была присуждена Нобелевская премия — первому среди русских писателей.
В годы Второй мировой войны Бунин живет во Франции, в Грассе. Именно в это время он пишет рассказы о любви, вышедшие в книге «Темные аллеи» в 1943 году. Сам писатель считал эту книгу лучшим из всего им созданного.
Последние годы Бунин работал над книгой о своем учителе А. П. Чехове.
Умер 8 ноября 1953 года в Париже, похоронен на русском кладбище Сент-Женевьев-де-Буа.

XX века.
Биография И.А.Бунина (с презентацией, но коротко (5 минут)).
Наизусть отрывок  

А Таньке снился сад, по которому она вечером ехала к дому. Сани тихо бежали в чащах, опушенных, как белым мехом, инеем. Сквозь них роились, трепетали и потухали огоньки, голубые, зеленые - звезды... Кругом стояли как будто белые хоромы, иней сыпался на лицо и щекотал щеки, как холодный пушок... Снился ей Васька, часовые рулады, слышалось, как мать не то плачет, не то поет в темной дымной избе старинные песни...

журнале “Русское богатство” вышел в свет рассказ мало кому известного

молодого литератора Ивана Бунина “Танька”. Впрочем, читатели могли вспомнить его стихотворение “У могилы С.Я.Надсона”, опубликованное в 1887 году в петербургском журнале “Родина”. Для семнадцатилетнего юноши, живущего в провинции, появление стихотворения собственного сочинения в толстом столичном журнале стало, несомненно, вехой в жизни, но успешной он эту публикацию не считал. Точкой отсчета, с которой началась серьезная литературная деятельность будущего Нобелевского лауреата, стал рассказ “Танька”. Через четыре года, в 1897 году, Бунин выпустит свою первую книгу художественной прозы - сборник рассказов “На край света”, имя молодого литератора узнает вся Россия.
Вопрос о судьбах русского крестьянства особенно остро вол­новал русскую интеллигенцию на рубеже XIX — XX веков. Реформа только усугубила и без того тяжелое положение крес­тьян России. И. А. Бунина не могло оставить равнодушным такое положение тружеников, кормя­щих отечество хлебом. В отношении людей мужицкого мира в дореволюционных деревенских вещах Бунина все симпатии и неподдельное сочувствие художника на стороне бедных, изнурённых безнадёжной нуждой, голодом ( почти все его деревенские герои постоянно хотят есть, мечтают о еде – о краюхе хлеба, луковице, картошках с солью), унижениями от власть и капитал имущих. Вопрос о судьбах русского крестьянства особенно остро вол­новал русскую интеллигенцию на рубеже XIX — XX веков. Реформа только усугубила и без того тяжелое положение крес­тьян России. И. А. Бунина не могло оставить равнодушным такое положение тружеников, кормя­щих отечество хлебом.

манера: стремление к максимальной сжатости прозы, детализации повествования, одушевлению природы.

Рассказы писателя относятся к жанру «лирический очерк».

Маленькая девочка Танька спит на печке вместе с братиком. Семья

голодает, они вынуждены были продать корову и лошадь совсем за бесценок. Но все равно кормить детей нечем. Мать отправляет детей с самого утра гулять на улицу, а вечером, чтобы не просили есть, рано укладывает их спать. У матери сердце от боли разрывается. Она рассказывает о бедственном положении страннику, ночевавшему у них в доме. Танька, проснувшаяся от холода, услышала, как «заголосила» мать. От невыносимости этого звука она решает зимним утром бежать на улицу.

барин Павел Антоныч и везет к себе в гости. Это

добрый старый человек, у которого умерла жена. Он усердный хозяин. Крепостных он отпустил. Сын-студент сослан в Сибирь. Барин живет одиноко.
Он хочет обогреть и накормить замерзшего ребенка. Павел Антоныч показывает Таньке часы, поит ее чаем с молоком, поет ей песни под гитару. Ему невыносимо грустно видеть это юное и несчастное существо, обреченное на бедность. Он думает о ее будущем, о голодающих людях в деревнях. Вечером он отвозит Таньку домой. Ей уютно и хорошо, она сыта и счастлива, ей снится сон про сад, звезды, Ваську, часы, мать.

с Талдыкиным
Родители
Васька
Корней
Младший брат
Работник Егор

передвижения.
С её помощью пахали, сеяли, убирали урожай.
Лишиться лошади для крестьянина

– все равно что остаться без ног и без рук.

по кострецам» (распоясаны, развязны!). Черный цвет в их описании символичен,

так как не менее черны их души, не ведающие сострадания.

читается во многих говорящих деталях: выразительно неприятной собачьей внешности («физиономия

мопса»), в том, что он «еще чернее» своих компаньонов (опять же и буквально, и фигурально!), в многочисленных подробностях его подлого поведения, главный мотив которого – желание купить лошадь за бесценок – шит белыми нитками.
Бунин использует еще один способ выражения авторской оценки – говорящую фамилию – Талдыкин. Она неблагозвучна и образована от сниженного глагола «талдычить» в значении «твердить одно и то же, настаивать на своем, упорствовать». Как же, упорства ему не занимать, - Талдыкин сумел настоять на своей цене, обобрав нищего крестьянина!

   - Горевать, тетка, нечего.
   Марья молчала.
   -

Нечего, - повторил странник. - Бог даст день, бог даст пищу. У меня, брат, ни крова, ни дома, пробираюсь бережками и лужками, рубежами и межами да по задворкам - и ничего себе... Эх, не ночевывала ты на снежку под ракитовым кустом - вот что!
   - Не ночевывал и ты, - вдруг резко ответила Марья, и глаза ее заблестели, - с ребятишками с голодными, не слыхал, как голосят они во сне с голоду! Вот что я им суну сейчас, как встанут? Все дворы еще до рассвету обегала - Христом богом просила, одну краюшечку добыла... и то, спасибо. Козел дал... у самого, говорит, оборочки на лапти не осталось... А ведь ребят-то жалко - в отделку сморились...
ДВЕ ПРАВДЫ. Кто прав? Кому труднее?

для раскрытия духовного, эмоционального потенциала героев рассказа (позволяет Марье высказать

свою боль, а Таньке понять боль матери, ее проблему и по-детски искать возможность помочь ей, что рождает решение бежать на улицу, пробыть там весь день до вечера и не просить есть), и для развития сюжета (замерзшую Таньку замечает барин).

невозможность ее изменить.
Сопутствующие, но не менее важные: между нуждой и

теми, кто на ней наживается.
Внутренний
Безысходность в душе Марьи, тревога в душе Таньки.
Смятение и слабая надежда на лучшее в душе барина, которому тоже тяжело живется, но их – Танькиной семьи и его – трудности несопоставимы.

Марьи со странником и уход Таньки из дома,
развитие действия

— встреча Таньки с барином Павлом Антонычем,
кульминация — размышление Павла Антоныча о судьбе Таньки, о судьбе русской деревни,
развязка — сон Таньки.

автор так или иначе выражает своё отношение к предмету изображения,

используя различные виды пафоса (от греч. pathos — воодушевление, чувство, страсть, страдание, основной тон), или типы авторской эмоциональности: героику, романтику, трагизм, комизм и т.д.

ТЕОРИЯ ЛИТЕРАТУРЫ

Марье кормить нечем.
Тема нравственной чистоты, честности, беззащитности, христианской покорности судьбе.


Тема

трудолюбия.

Тема стойкости, выносливости русского крестьянина и – шире – русского человека.

Тематика.
Пафос

В рассказе сочетается сатирический (в изображении лошадников), трагический (чувство безысходности, обреченности крестьянской семьи) и патриотический (героический) пафос – чувство гордости за свой народ и вера в его лучшее будущее. Ну не может все закончиться плохо, усилия (нравственные, физические) и терпение должны быть вознаграждены! Поэтому Таньке снится в конце счастливый сон и финал у рассказа открытый…

гостью.
Печальные мысли Павла Антоныча.

что это она, уже молодой деревенской красавицей, поет вместе с

ним песни:
   По заре-заре
   Играть хочется!
   Деревенской красавицей! А что ждет ее? Что выйдет из ребенка, повстречавшегося лицом к лицу с голодною смертью?..

таких деревушек, - и везде они томятся от голода!..

уклад

жизни барина Павла Антоныча

Воспоминание о сытой жизни – голодная жизнь

Мир действительности - мир сна Таньки

О чём произведение? (1 слово) 2.Характер произведения.(2 слова) 3.Место и

время действия. (3 слова) 4.Главные события в произведении. (4 слова) 5.Главные герои. Какие они? (5 слов) 6.Что вы почувствовали, когда читали
начало, середину, конец произведения? (6 слов) 7.О чём произведение? (дополните 1-ую строку
шестью словами) 8.Ваша реклама (антиреклама), рекомендация для прочтения произведения. (8 слов)

Рефлексия

Торг с лошадниками
Танька в гостях у Павла Антоновича

руку из попонки, в которую она неловко закуталась ночью, Танька

вытянулась, глубоко вздохнула и опять сжалась. Но все-таки было холодно. Она подкатилась под самую "голову" печи и прижала к ней Ваську. Тот открыл глаза и взглянул так светло, как смотрят со сна только здоровые дети. Потом повернулся на бок и затих. Танька тоже стала задремывать. Но в избе стукнула дверь: мать, шурша, протаскивала из сенец охапку соломы
   - Холодно, тетка? - спросил странник, лежа на конике.
   - Нет, - ответила Марья, - туман. А собаки валяются, - беспременно к метели.
   Она искала спичек и гремела ухватами. Странник спустил ноги с коника, зевал и обувался.
коник м. - устар. Лавка, скамья в крестьянской избе возле двери или печи в виде длинного ящика с крышкой.

и крякал проснувшийся хромой селезень. Теленок поднялся на слабые растопыренные

ножки, судорожно вытянул хвост и так глупо и отрывисто мякнул, что странник засмеялся и сказал:
   - Сиротка! Корову-то прогусарили?
   - Продали.
   - И лошади нету?
   - Продали.
   Танька раскрыла глаза.
   Продажа лошади особенно врезалась ей в память. "Когда еще картохи копали", в сухой, ветреный день, мать на поле полудновала, плакала и говорила, что ей "кусок в горло не идет", и Танька все смотрела на ее горло, не понимая, о чем толк.
   Потом в большой крепкой телеге с высоким передком приезжали "анчихристы". Оба они были похожи друг на дружку - черны, засалены, подпоясаны по кострецам.
Кострец. Кострец, костреца, муж. В теле человека и животного - нижняя часть крестца.

руке, что-то громко кричал я, немного погодя, вывел со двора

лошадь и побежал с нею по выгону, за ним бежал отец, и Танька думала, что он погнался отнимать лошадь, догнал и опять увел ее во двор. Мать стояла на пороге избы и голосила. Глядя на нее, заревел во все горло и Васька. Потом "черный" опять вывел со двора лошадь, привязал ее к телеге и рысью поехал под гору... И отец уже не погнался...
   "Анчихристы", лошадники-мещане, были, и правда, свирепы на вид, особенно последний - Талдыкин. Он пришел позднее, а до него два первые только цену сбивали. Они наперебой пытали лошадь, драли ей морду, били палками.
   - Ну, - кричал один, - смотри сюда, получай с богом деньги!
   - Не мои они, побереги, полцены брать не приходится, - уклончиво отвечал Корней.
   - Да какая же это полцена, ежели, к примеру, кобыленке боле годов, чем нам с тобой? Молись богу!
   - Что зря толковать, - рассеянно возражал Корней.

мопса: блестящие, злые черные глаза, форма носа, скулы, - все

напоминало в нем эту собачью породу.
   - Что за шум, а драки нету? - сказал он, входя и улыбаясь, если только можно назвать улыбкой раздувание ноздрей.
   Он подошел к лошади, остановился и долго равнодушно молчал, глядя на нее. Потом повернулся, небрежно сказал товарищам: "Поскореича, ехать время, я на выгоне дожду", - и пошел к воротам.
   Корней нерешительно окликнул:
   - Что же не глянул лошадь-то!
   Талдыкин остановился.
   - Долгого взгляда не стоит, - сказал он.
   - Да ты поди, побалакаем...
   Талдыкин подошел и сделал ленивые глаза.
   - Ну?

мопса: блестящие, злые черные глаза, форма носа, скулы, - все

напоминало в нем эту собачью породу.
   - Что за шум, а драки нету? - сказал он, входя и улыбаясь, если только можно назвать улыбкой раздувание ноздрей.
   Он подошел к лошади, остановился и долго равнодушно молчал, глядя на нее. Потом повернулся, небрежно сказал товарищам: "Поскореича, ехать время, я на выгоне дожду", - и пошел к воротам.
   Корней нерешительно окликнул:
   - Что же не глянул лошадь-то!
   Талдыкин остановился.
   - Долгого взгляда не стоит, - сказал он.
   - Да ты поди, побалакаем...
   Талдыкин подошел и сделал ленивые глаза.
   - Ну?

хвост, пощупал под лопатками, понюхал руку и отошел.
   -

Плоха? - стараясь шутить, спросил Корней.
   Талдыкин хмыкнул:
   - Долголетня?
   - Лошадь не старая.
   - Тэк. Значит, первая голова на плечах?
   Корней смутился.
   Талдыкин быстро всунул кулак в угол губ лошади, взглянул как бы мельком ей в зубы и, обтирая руку о полу, насмешливо и скороговоркой спросил:
   - Так не стара? Твой дед не ездил венчаться на ней?.. Ну, да нам сойдет, получай одиннадцать желтеньких.
   И, не дожидаясь ответа Корнея, достал деньги и взял лошадь за оброть.
   - Молись богу да полбутылочки ставь.

- Ты без креста, дядя!
   - Что? - воскликнул

Талдыкин грозно, - обабурился? Денег не желаешь? Бери, пока дурак попадается, бери, говорят тебе!
   - Да какие же это деньги?
   - Такие, каких у тебя нету.
   - Нет, уж лучше не надо.
   - Ну, через некоторое число за семь отдашь, с удовольствием отдашь, - верь совести.
   Корней отошел, взял топор и с деловым видом стал тесать подушку под телегу.
   Потом пробовали лошадь на выгоне... И как ни хитрил Корней, как ни сдерживался, не отвоевал-таки!

воздухе замелькали, повалили белые хлопья, занося выгон, лазины и завалинку

избы, Таньке каждый день пришлось удивляться на мать.
   Бывало, с началом зимы для всех ребятишек начинались истинные мучения, проистекавшие, с одной стороны, от желания удрать из избы, пробежать по пояс в снегу через луг и, катаясь на ногах по первому синему льду пруда, бить по нем палками и слушать, как он гулькает, а с другой стороны - от грозных окриков матери.
   - Ты куда? Чичер, холод - а она, накося! С мальчишками на пруд! Сейчас лезь на печь, а то смотри у меня, демоненок!
   Бывало, с грустью приходилось довольствоваться тем, что на печь протягивалась чашка с дымящимися рассыпчатыми картошками и ломоть пахнущего клетью, круто посоленного хлеба. Теперь же мать совсем не давала по утрам ни хлеба, ни картошек, на просьбы об этом отвечала:
   - Иди, я тебя одену, ступай на пруд, деточка!

Чи́чер м., чи́чера ж. - "резкий ветер с дождем", тульск., орл., ряз., тамб. (Даль), "мелкий дождь", воронежск.

и могли спокойно наслаждаться сиденьем на "групке" печки хоть до

полуночи. В избе стоял распаренный, густой воздух; на столе горела лампочка без стекла, и копоть темным, дрожащим фитилем достигала до самого потолка. Около стола сидел отец и шил полушубки; мать чинила рубахи или вязала варежки; наклоненное лицо ее было в это время кротко и ласково, тихим голосом пела она "старинные" песни, которые слыхала еще в девичестве, и Таньке часто хотелось от них плакать. В темной избе, завеянной снежными вьюгами, вспоминалась Марье ее молодость, вспоминались жаркие сенокосы и вечерние зори, когда шла она в девичьей толпе полевою дорогой с звонкими песнями, а за ржами опускалось солнце и золотою пылью сыпался сквозь колосья его догорающий отблеск. Песней говорила она дочери, что и у нее будут такие же зори, будет все, что проходит так скоро и надолго, надолго сменяется деревенским горем и заботою.

рубашонке съерзывала с печи и, часто перебирая босыми ножками, бежала

на коник, к столу. Тут она, как зверок, садилась на корточки и быстро ловила в густой похлебке сальце и закусывала огурцами и картошками. Толстый Васька ел медленно и таращил глаза, стараясь всунуть в рот большую ложку... После ужина она с тугим животом так же быстро перебегала на печь, дралась из-за места с Васькой и, когда в темные оконца смотрела одна морозная ночная муть, засыпала сладким сном под молитвенный шепот матери: "Угодники божий, святителю Микола милосливый, столп-охранение людей, матушка пресвятая Пятница - молите бога за нас! Хрест в головах, хрест у ногах, хрест от лукавого"...

и грозила "глаза выколоть", "слепым в сумку отдать", если она,

Танька, спать не будет. Танька часто ревела и просила "хоть капуски", а спокойный, насмешливый Васька лежал, драл ноги вверх и ругал мать:
   - Вот домовой-то, - говорил он серьезно, - все спи да спи! Дай бати дождать!
   Батя ушел еще с Казанской, был дома только раз, говорил, что везде "беда", - полушубков не шьют, больше помирают, - и он только чинит кое-где у богатых мужиков. Правда, в тот раз ели селедки, и даже "вот такой-то кусок" соленого судака батя принес в тряпочке. "На кстинах, говорит, был третьего дня, так вам, ребята, спрятал..." Но когда батя ушел, совсем почти есть перестали...

засаленном кафтане, похожем на подрясник, сгибалась только в пояснице, крестился

он широко. Потом расчесал бородку-клинушек и выпил из бутылочки, которую достал из своего походного ранца. Вместо закуски закурил цигарку. Умытое лицо его было широко, желто и плотно, нос вздернут, глаза глядели остро и удивленно.
   - Что ж, тетка, - сказал он, - даром солому-то жжешь, варева не ставишь?
   - Что варить-то? - спросила Марья отрывисто.
   - Как что? Ай нечего?
   - Вот домовой-то... - пробормотал Васька.
   Марья заглянула на печку:
   - Ай проснулся?
   Васька сопел спокойно и ровно.
   Танька прижукнулась.
   - Спят, - сказала Марья, села и опустила голову.

- Горевать, тетка, нечего.
   Марья молчала.
   - Нечего,

- повторил странник. - Бог даст день, бог даст пищу. У меня, брат, ни крова, ни дома, пробираюсь бережками и лужками, рубежами и межами да по задворкам - и ничего себе... Эх, не ночевывала ты на снежку под ракитовым кустом - вот что!
   - Не ночевывал и ты, - вдруг резко ответила Марья, и глаза ее заблестели, - с ребятишками с голодными, не слыхал, как голосят они во сне с голоду! Вот что я им суну сейчас, как встанут? Все дворы еще до рассвету обегала - Христом богом просила, одну краюшечку добыла... и то, спасибо. Козел дал... у самого, говорит, оборочки на лапти не осталось... А ведь ребят-то жалко - в отделку сморились...
   Голос Марьи зазвенел.
   - Я вон, - продолжала она, все более волнуясь, - гоню их каждый день на пруд... "Дай капуски, дай картошечек..." А что я дам? Ну, и гоню: "Иди, мол, поиграй, деточка, побегай по ледочку..."
   Марья всхлипнула, но сейчас же дернула по глазам рукавом, поддала ногой котенка ("У, погибели на тебя нету!..") и стала усиленно сгребать на полу солому.

на всю избу, побежать к матери, прижаться к ней... Но

вдруг она придумала другое. Тихонько поползла она в угол печки, торопливо, оглядываясь, обулась, закутала голову платком, съерзнула с печки и шмыгнула в дверь.
   "Я сама уйду на пруд, не буду просить картох, вот она и не будет голосить, - думала она, спешно перелезая через сугроб и скатываясь в луг. - Аж к вечеру приду..."

и влево, легкие "козырьки", меринок шел в них ленивой рысцою.

Около саней легонько бежал молодой мужик в новом полушубке и одеревеневших от снегу нагольных сапогах, господский работник. Дорога была раскатистая, и ему поминутно приходилось, завидев опасное место, соскакивать с передка, бежать некоторое время и затем успеть задержать собой на раскате сани и снова вскочить бочком на облучок.
   В санях сидел седой старик, с зависшими бровями, барин Павел Антоныч. Уже часа четыре смотрел он в теплый, мутный воздух зимнего дня и на придорожные вешки в инее.

проиграв в карты почти все состояние, Павел Антоныч навсегда поселился

в деревне и стал самым усердным хозяином. Но и в деревне ему не посчастливилось... Умерла жена... Потом пришлось отпустить крепостных... Потом проводить в Сибирь сына-студента... И Павел Антоныч стал совсем затворником. Он втянулся в одиночество, в свое скупое хозяйство, и говорили, что во всей округе нет человека более жадного и угрюмого. А сегодня он был особенно угрюм.
   Морозило, и за снежными полями, на западе, тускло просвечивая сквозь тучи, желтела заря.
   - Погоняй, потрогивай, Егор, - сказал Павел Антоныч отрывисто.
   Егор задергал вожжами.
   Он потерял кнут и искоса оглядывался.

бог даст нам на весну в саду: прививочки, кажись, все

целы, ни одного, почитай, морозом не тронуло.
   - Тронуло, да не морозом, - отрывисто сказал Павел Антоныч и шевельнул бровями.
   - А как же?
   - Объедены.
   - Зайцы-то? Правда, провалиться им, объели кое-где.
   - Не зайцы объели.
   Егор робко оглянулся.
   - А кто ж?
   - Я объел.
   Егор поглядел на барина в недоумении.
   - Я объел, - повторил Павел Антоныч, - Кабы я тебе, дураку, приказал их как следует закутать и замазать, так были бы целы... Значит, я объел.

оскаляешься-то? Погоняй!
   Егор, роясь в передке, в соломе, пробормотал:

   - Кнут-то, кажись, соскочил, а кнутовище...
   - А кнутовище? - строго и быстро спросил Павел Антоныч.
   - Переломился...
   И Егор, весь красный, достал надвое переломленное кнутовище. Павел Антоныч взял две палочки, посмотрел и сунул их Егору.
   - На тебе два, дай мне один. А кнут - он, брат, ременный - вернись, найди.
   - Да он, может... около городу.
   - Тем лучше. В городе купишь... Ступай. Придешь пешком. Один доеду.
   Егор хорошо знал Павла Антоныча. Он слез с передка и пошел назад по дороге.

в кабинете Павла Антоныча был придвинут к лежанке стол, и

на нем тихо звенел самовар. На лежанке сидела Танька, около нее Павел Антоныч. Оба пили чай с молоком.
   Танька запотела, глазки у нее блестели ясными звездочками, шелковистые беленькие ее волосики были причесаны на косой ряд, и она походила на мальчика. Сидя прямо, она пила чай отрывистыми глотками и сильно дула в блюдечко. Павел Антоныч ел крендели, и Танька тайком наблюдала, как у него двигаются низкие серые брови, шевелятся пожелтевшие от табаку усы и смешно, до самого виска ходят челюсти.
   Будь с Павлом Антонычем работник, этого бы не случилось. Но Павел Антоныч ехал по деревне один. На горе катались мальчишки. Танька стояла в сторонке и, засунув в рот посиневшую руку, грела ее. Павел Антоныч остановился.
   - Ты чья? - спросил он.
   - Корнеева, - ответила Танька, повернулась и бросилась бежать.
   - Постой, постой, - закричал Павел Антоныч, - я отца видел, гостинчика привез от него.
   Танька остановилась.

в сани и повез. Дорогой Танька совсем было ушла. Она

сидела у Павла Антоныча на коленях. Левой рукой он захватил ее вместе с шубой. Танька сидела не двигаясь. Но у ворот усадьбы вдруг ерзнула из шубы, даже заголилась вся, и ноги ее повисли за санями. Павел Антоныч успел подхватить ее под мышки и опять начал уговаривать. Все теплей становилось в его старческом сердце, когда он кутал в мех оборванного, голодного и иззябшего ребенка. Бог знает что он думал, но брови его шевелились все живее.
   В доме он водил Таньку по всем комнатам, заставлял для нее играть часы... Слушая их, Танька хохотала, а потом настораживалась и глядела удивленно: откуда эти тихие перезвоны и рулады идут? Потом Павел Антоныч накормил ее черносливом - Танька сперва не брала, - "он чернищий, нукось умрешь", - дал ей несколько кусков сахару. Танька спрятала и думала:
   "Ваське не дам, а как мать заголосит, ей дам".

улыбалась, втащила поясок под самые мышки и находила это очень

красивым. На расспросы она отвечала иногда очень поспешно, иногда молчала и мотала головой.
   В кабинете было тепло. В дальних темных комнатах четко стучал маятник... Танька прислушивалась, но уже не могла одолеть себя. В голове у нее роились сотни смутных мыслей, но они уже облекались сонным туманом.
   Вдруг на стене слабо дрогнула струна на гитаре и пошел тихий звук. Танька засмеялась.
   - Опять? - сказала она, поднимая брови, соединяя часы и гитару в одно.
   Улыбка осветила суровое лицо Павла Антоныча, и давно уже не озарялось оно такою добротою, такою старчески-детскою радостью.
   - Погоди, - шепнул он, снимая со стены гитару. Сперва он сыграл "Качугу", потом "Марш на бегство Наполеона" и перешел на "Зореньку":
   Заря ль моя, зоренька.
   Заря ль моя ясная!

что это она, уже молодой деревенской красавицей, поет вместе с

ним песни:
   По заре-заре
   Играть хочется!
   Деревенской красавицей! А что ждет ее? Что выйдет из ребенка, повстречавшегося лицом к лицу с голодною смертью?
   Павел Антоныч нахмурил брови, крепко захватив струны...
   Вот теперь его племянницы во Флоренции... Танька и Флоренция!..
   Он встал, тихонько поцеловал Таньку в голову, пахнущую курной избой.
   И пошел по комнате, шевеля бровями.

Курная изба - изба с печью без дымохода. В такой избе дым при топке выходит через окно, открытую дверь или через дымницу в кровле.

их, таких деревушек, - и везде они томятся от голода!

   Павел Антоныч все быстрее ходил по кабинету, мягко ступая валенками, и часто останавливался перед портретом сына...
   А Таньке снился сад, по которому она вечером ехала к дому. Сани тихо бежали в чащах, опушенных, как белым мехом, инеем. Сквозь них роились, трепетали и потухали огоньки, голубые, зеленые - звезды... Кругом стояли как будто белые хоромы, иней сыпался на лицо и щекотал щеки, как холодный пушок... Снился ей Васька, часовые рулады, слышалось, как мать не то плачет, не то поет в темной дымной избе старинные песни...
    1892

О. И. Нестерова. -М. : Яуза-пресс, 2014. - 304 с.

- (ГИА. Универсальный справочник).

ПРЕЗЕНТАЦИЮ ВЫПОЛНИЛА
Бурмистрова Р.А.