Юрий Яковлев Разбуженный соловьями

в предчувствии новых происшествий, а
для взрослых это слово
звучало,

как сигнал тревоги
и предвестник неприятностей.
Этот сигнал-предвестник
начинал звучать с самого утра
и не утихал до отбоя…
Какие только грозные предупреждения и
сердитые возгласы не следовали за словом "Селюженок"!
За неделю Лагерной жизни на него был истрачен
годовой запас восклицательных знаков.

Когда в лагере говорили "Селюженок", ребята
усмехались в предчувствии новых происшествий, а
для взрослых это слово
звучало, как сигнал тревоги
и предвестник неприятностей.
Этот сигнал-предвестник
начинал звучать с самого утра
и не утихал до отбоя…
Какие только грозные предупреждения и
сердитые возгласы не следовали за словом "Селюженок"!
За неделю Лагерной жизни на него был истрачен
годовой запас восклицательных знаков.

Знакомство с героем

а
уши торчат в стороны, как ручки
сахарницы. Худое лицо

всегда
измазано сажей, или какой-нибудь
краской, или просто грязью неизвестного происхождения. Селюженок маленький и хрупкий: ткнешь пальцем - он и упадет…Как это такое хлипкое существо может доставлять людям столько неприятностей!
Худой, большеголовый, прыткий, он похож на огромного головастика. И взрослые считают, что с годами из него выйдет порядочная жаба.
Лицо у Селюженка непроницаемое.

У Селюженка круглая голова,
подстриженная под машинку, а
уши торчат в стороны, как ручки
сахарницы. Худое лицо всегда
измазано сажей, или какой-нибудь
краской, или просто грязью неизвестного происхождения. Селюженок маленький и хрупкий: ткнешь пальцем - он и упадет…Как это такое хлипкое существо может доставлять людям столько неприятностей!
Худой, большеголовый, прыткий, он похож на огромного головастика. И взрослые считают, что с годами из него выйдет порядочная жаба.
Лицо у Селюженка непроницаемое.

как горох, они как бы проходили насквозь, не оставляя никаких

следов. Когда мальчика ругали, он не морщился, не дергал плечом и не опускал глаза - он улыбался своим мыслям. Взрослым казалось, что мальчишка насмехается над их словами. Они теряли самообладание, надрывали голоса.
Но Селюженок был надежно защищен от их гнева своей невозмутимостью.
Чаще всего Селюженок молчал. Это был надежный способ самообороны. Но если он и выдавливал из себя слово, то его ответы были односложными, лишенными настоящего смысла.

Слова не то что отскакивали от него, как горох, они как бы проходили насквозь, не оставляя никаких следов. Когда мальчика ругали, он не морщился, не дергал плечом и не опускал глаза - он улыбался своим мыслям. Взрослым казалось, что мальчишка насмехается над их словами. Они теряли самообладание, надрывали голоса.
Но Селюженок был надежно защищен от их гнева своей невозмутимостью.
Чаще всего Селюженок молчал. Это был надежный способ самообороны. Но если он и выдавливал из себя слово, то его ответы были односложными, лишенными настоящего смысла.

стучали кулаком по столу и хлопали дверями. У этого дурного

мальчишки была удивительная способность нагнетать в людях злость, портить настроение и доказывать взрослым, что у них не в порядке нервы.

После разговора с Селюженком даже самые уравновешенные люди стучали кулаком по столу и хлопали дверями. У этого дурного мальчишки была удивительная способность нагнетать в людях злость, портить настроение и доказывать взрослым, что у них не в порядке нервы.

все, что плохо лежало. Он хватал ленточки для кос, карандаши,

носовые платки, перочинные ножи. Он был похож на сороку, которая несет в свое гнездо ненужные для нее вещи. Сорочьим гнездом была тумбочка Селюженка. Нет, он никогда не ел чужие сладости и не присваивал деньги. Все, что попадалось ему в руки, оставалось без всякого применения и не приносило ему никаких благ.

творится в душе у этого маленького колючего человечка. Нельзя было

определить, весел он или печален, доволен жизнью или обижен. Он был всегда одним и тем же. С его лица не сходила глуповатая, лишенная всякого смысла улыбка. Он был неразрешимой загадкой, задачкой, которая никогда не сходится с ответом. Взрослые махнули на него рукой и мечтали поскорей дожить до конца смены, чтобы навсегда избавиться от него. Ребята подсмеивались над Селюженком, когда он им досаждал, но, в общем, относились к нему терпимо.

то замирал, то звучал с новой силой. В нем билась

и клокотала картавая горошина. А порой слышалось частое пощелкивание, будто кто-то рубил свист на мелкие кусочки.
Это пели соловьи.

Ночное происшествие

пел рядом, но его не было видно, словно он надел

шапку-невидимку. Звуки падали из его горлышка чистыми, хрустальными каплями. И хотелось подставить руку, чтобы поймать хоть одну такую каплю. Поющие капли сливались в одну серебристую нить, которая тянулась к разбуженному мальчику.
Селюженок стоял под деревом затаив дыхание. Он забыл про камень и не шевелился, потому что боялся неосторожным движением порвать серебряную нить. Вокруг него было темное небо. Наверное, небо держится на звездах, как на гвоздях. А когда звезд нету, оно опускается на землю.
Он стоял до тех пор, пока краешек неба не стал светлеть. Соловей разбудил мальчика, а сам уснул. Но его свист все еще звенел в ушах, похожих на ручки сахарницы.

Он принялся за дело. Сначала его пальцы были неловкими, деревянными,

но постепенно потеплели, разошлись и стали передавать пластилину то, что им приказывал мальчик.
Он лепил соловья таким, каким, ему казалось, должен быть исполнитель беспокойных ночных песен. Соловей оживал в руках мальчика. Он был зеленым. У него была узкая голова и большие распростертые крылья.
Селюженок посмотрел на соловья и улыбнулся. Ему показалось, что он сделал открытие - своими руками создал птицу-певца, и она молчит лишь потому, что время песен прошло и небо поднялось с земли высоко, до самых облаков.

И мальчику неожиданно пришло в голову слепить соловья. Он принялся за дело. Сначала его пальцы были неловкими, деревянными, но постепенно потеплели, разошлись и стали передавать пластилину то, что им приказывал мальчик.
Он лепил соловья таким, каким, ему казалось, должен быть исполнитель беспокойных ночных песен. Соловей оживал в руках мальчика. Он был зеленым. У него была узкая голова и большие распростертые крылья.
Селюженок посмотрел на соловья и улыбнулся. Ему показалось, что он сделал открытие - своими руками создал птицу-певца, и она молчит лишь потому, что время песен прошло и небо поднялось с земли высоко, до самых облаков.

захотелось засмеяться над этим зеленым уродцем. Но она сдержалась. Она

взяла из рук мальчика его работу и стала ее внимательно рассматривать, словно искала в ней то, что было незаметно с первого взгляда.
- Это твоя скульптура? - тихо спросила преподавательница.
Это не скульптура, это соловей, - отозвался мальчик и, заглядывая в глаза Татьяне Павловне, робко спросил:
- Что, не похож?
Татьяна Павловна испытующе посмотрела на мальчика и ответила:
- Похож! Очень похож! А ты видел соловья?
Селюженок запнулся. Сперва он по привычке решил соврать:
видел! Но потом ему захотелось сказать правду.
- Нет, не видел... Я слышал соловья.

В художественной студии утром

все еще не могла разобраться, что же все-таки произошло с

этим мальчиком, чье имя внушало всем лагерным работникам неприязнь. Но она догадалась, что ночные соловьи разбудили в душе мальчика нечто такое, о чем никто даже и не подозревал.

имени Селюженка начальник лагеря поморщился.
- Пусть он забирает своего

зеленого соловья-ворону и отправляется. Завтра наш завхоз поедет в город и захватит его.
Татьяна Павловна села на стул.
- Отправить его мы еще успеем.
- Постойте, - начальник лагеря встал со стула. - Кто, как не вы, настаивал на том, чтобы его отправить домой? Я не ошибаюсь?
- Нет, не ошибаетесь. И все-таки я прошу оставить Селюженка.
- Что, у него открылся талант? - спросил начальник и недоверчиво покосился на зеленого соловья.
Татьяна Павловна покачала головой.
- Таланта у него никакого. Но сегодня ночью его разбудили соловьи, и я думаю... Я обещаю вам, что он больше не утащит ни булавки.
- Педагогический опыт?
- Допустим.

заметил, что произошло с Селюженком с той ночи, когда его

разбудили соловьи. Вот если бы у него изменились глаза, или нос, или уши, это бы сразу заметили. А когда меняется что-то внутри, разглядеть трудно…
Да, собственно, ничего в нем и не изменилось, просто у человека появился в жизни интерес. Ему расхотелось тащить все, что попадается под руки. Он сбросил с себя старую, негодную шкурку и стал самим собой.

селюженковского соловья, как величайшее чудо, как смелое открытие, как находку

далекой древности.
- Похож! - кричали одни. - Правда, похож?
- Как живой! - откликались другие.
Никто из ребят никогда не видел живого соловья, и все были убеждены, что соловей в самом деле зеленый и большекрылый. Ктото попробовал было возразить:
- Не похож. Я видел соловья.
На него обрушилось сразу несколько добровольных защитников Селюженка:
- Врешь ты все! Никто не видел соловья... кроме Селюженка.
Когда первая волна восторгов и споров улеглась, кто-то произнес:
- Говорили, что он стащил пластилин, а он соловья лепил.
Наврали на человека.

На выставке работ

стоял в сторонке и с удивлением слушал, что говорят ребята,

и ему казалось, что речь идет не о нем, а совсем о другом Селюженке. И тот, другой, нравился ему все больше.

эту ночь его снова разбудил соловьиный свист. Мальчик открыл глаза

и долго слушал, как выводит свои серебряные трели невидимый певец. И вдруг он подумал, что нечестно слушать соловья одному. Он соскользнул с постели и одного за другим стал будить ребят:
- Слушай, вставай! Соловей поет!.. Слушай, слушай!..
Не прошло и пяти минут, как вся палата была уже на ногах.
Ребята теснились у окон и, сдерживая дыхание, слушали соловья.
Никто, естественно, не мог разглядеть в темноте поющей птицы, но все почему-то представляли себе соловья зеленым и большекрылым.

самому Селюженку казалось, что это ожил и запел его соловей,

слепленный бессонной ночью из похищенного пластилина.