Духовные искания Пьера Безухова

рваться, путаться, биться, ошибаться... а спокойствие - душевная подлость.

Л.Толстой

«Война и мир». Реж. и исп. Роли Пьера – С.Бондарчук.

светлых панталонах по тогдашней моде, с высоким жабо и в

коричневом фраке. Этот толстый молодой человек был незаконный сын знаменитого Екатерининского вельможи, графа Безухого, умиравшего теперь в Москве. Он нигде не служил еще, только что приехал из-за границы, где он воспитывался, и был в первый раз в обществе».

«Анна Павловна приветствовала его поклоном, относящимся к людям самой низшей

иерархии в её салоне. … в лице Анны Павловны изобразилось беспокойство и страх… но этот страх мог относиться только к тому умному и вместе робкому, наблюдательному и естественному взгляду, отличавшему его от всех в этой гостиной. И, отделавшись от молодого человека, не умеющего жить, она возвратилась к своим занятиям хозяйки дома…»

с огромными красными руками, он, как говорится, не умел войти

в салон и еще менее умел из него выйти, то есть перед выходом сказать что-нибудь особенно приятное. Кроме того, он был рассеян. Вставая, он вместо своей шляпы захватил трехугольную шляпу с генеральским плюмажем и держал её, дергая султан, до тех пор, пока генерал не попросил возвратить ее. Но вся его рассеянность и неуменье войти в салон и говорить в нём выкупались выражением добродушия, простоты и скромности…»

«Ты мне дорог, особенно потому, что ты один

живой человек среди всего нашего света. Тебе хорошо. Выбери, что хочешь; это всё равно. Ты везде будешь хорош, но одно: перестань ты ездить к этим Курагиным, вести эту жизнь. Так это не идет тебе: все эти кутежи, и гусарство, и всё...»

что все его любят, так казалось бы неестественно, ежели бы

кто-нибудь не полюбил его, что он не мог не верить в искренность людей, окружавших его. .. Он чувствовал себя центром какого-то важного общего движения; чувствовал, что от него что-то постоянно ожидается; что, не сделай он того, он огорчит многих и лишит их ожидаемого, а сделай то-то и то-то, всё будет хорошо, - и он делал то, что требовали от него, но это что-то хорошее всё оставалось впереди».

и то же время думал о её ничтожестве и мечтал

о том, как она будет его женой, как она может полюбить его, как она может быть совсем другою, и как всё то, что он об ней думал и слышал, может быть неправдою».

«…он решил, что женитьба на Элен была бы несчастием и что ему нужно избегать её и уехать… каждый день он больше и больше в глазах людей связывается с нею, что он не может никак возвратиться к своему прежнему взгляду на неё, что он не может и оторваться от неё, что это будет ужасно, но что он должен будет связать с нею свою судьбу».

И как это всё сделалось? Так быстро! Теперь я знаю,

что не для неё одной, не для себя одного, но и для всех это должно неизбежно свершиться. Они все так ждут этого, так уверены, что это будет, что я не могу, не могу обмануть их. Но как это будет? Не знаю; а будет, непременно будет!» — думал Пьер, взглядывая на эти плечи, блестевшие подле самых глаз его».

«Теперь уже поздно, все кончено; да и я люблю её», — подумал Пьер.
— Je vous aime! — сказал он, вспомнив то, что нужно было говорить в этих случаях; но слова эти прозвучали так бедно, что ему стало стыдно за себя».

ли она признаков беременности. Она засмеялась презрительно и сказала, что

не дура, чтобы желать иметь детей, и что от меня детей у нее не будет».
Потом он вспомнил ясность и грубость мыслей и вульгарность выражений, свойственных ей, несмотря на её воспитание в высшем аристократическом кругу. «Я не какая-нибудь дура... поди сам попробуй...» — говорила она. Часто, глядя на её успех в глазах старых и молодых мужчин и женщин, Пьер не мог понять, отчего он не любил её. «Да я никогда не любил ее, — говорил себе Пьер. — Я знал, что она развратная женщина, — повторял он сам себе, — но не смел признаться в этом».

и, повернувшись назад, пошёл в лес, шагая целиком по снегу

и вслух приговаривая непонятные слова.
— Глупо... глупо! Смерть... ложь... — твердил он морщась.

я ей сказал это: „Je vous aime“, которое было ложь,

и ещё хуже, чем ложь…Я виноват и должен нести... Но что? Позор имени, несчастие жизни? Э, все вздор…и позор имени и честь — всё условно, всё независимо от меня».

любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я?

Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?» — спрашивал он себя. И не было ответа ни на один из этих вопросов, кроме одного, не логического ответа, вовсе не на эти вопросы. Ответ этот был: «Умрёшь — всё кончится. Умрёшь, и всё узнаешь — или перестанешь спрашивать». Но и умереть было страшно.
Торжковская торговка визгливым голосом предлагала свой товар и в особенности козловые туфли. «У меня сотни рублей, которых мне некуда деть, а она в прорванной шубе стоит и робко смотрит на меня, — думал Пьер. — И зачем нужны ей эти деньги? Точно на один волос могут прибавить ей счастья, спокойствия души эти деньги? Разве может что-нибудь в мире сделать её и меня менее подверженными злу и смерти? Смерть, которая все кончит и которая должна прийти нынче или завтра, — всё равно через мгновение, в сравнении с вечностью».

мало усилия нужно, чтобы сделать так много добра, — думал

Пьер, — и как мало мы об этом заботимся!»
Он счастлив был выказываемой ему благодарностью, но стыдился, принимая её. Эта благодарность напоминала ему, насколько ещё больше он бы был в состоянии сделать для этих простых, добрых людей».

жизнь, то есть истина, есть добродетель; и высшее счастье человека

состоит в том, чтобы стремиться к достижению их. Надо жить, надо любить, надо верить, — говорил Пьер, — что живём не нынче только на этом клочке земли, а жили и будем жить вечно там, во всём (он указал на небо)».

В Богучарове.
Разговор Андрея и Пьера на пароме.

члены лож, были Пьеру знакомые в жизни люди и ему

трудно было видеть в них только братьев по каменщичеству, а не князя Б., не Ивана Васильевича Д., которых он знал в жизни большею частию как слабых и ничтожных людей. Из под масонских фартуков и знаков он видел на них мундиры и кресты, которых они добивались в жизни. Часто, собирая милостыню и сочтя 20–30 рублей, записанных на приход, и большею частию в долг с десяти членов, из которых половина были так же богаты, как и он, Пьер вспоминал масонскую клятву о том, что каждый брат обещает отдать всё свое имущество для ближнего; и в душе его поднимались сомнения, на которых он старался не останавливаться.

он причислял братьев, не принимающих деятельного участия ни в делах

лож, ни в делах человеческих, но занятых исключительно таинствами науки ордена…
Ко второму разряду Пьер причислял себя и себе подобных братьев, ищущих, колеблющихся, не нашедших еще в масонстве прямого и понятного пути, но надеющихся найти его.
К третьему разряду он причислял братьев (их было самое большое число), не видящих в масонстве ничего, кроме внешней формы и обрядности и дорожащих строгим исполнением этой внешней формы, не заботясь о её содержании и значении…
К четвёртому разряду, наконец, причислялось тоже большое количество братьев, в особенности в последнее время вступивших в братство. Это были люди, по наблюдениям Пьера, ни во что не верующие, ничего не желающие, и поступавшие в масонство только для сближения с молодыми богатыми и сильными по связям и знатности братьями, которых весьма много было в ложе».

ежели вам нужна помощь, совет, просто нужно будет излить свою

душу кому-нибудь — не теперь, а когда у вас ясно будет в душе, — вспомните обо мне. .. Я счастлив буду, ежели в состоянии буду...
— … Для меня все пропало, — сказала она со стыдом и самоунижением.
— Всё пропало? — повторил он. — Ежели бы я был не я, а красивейший, умнейший и лучший человек в мире и был бы свободен, я бы сию минуту на коленях просил руки и любви вашей.

«Когда Пьер увидал государя, он выходил, сопутствуемый двумя купцами….Оба они

плакали. У худого стояли слезы, но толстый откупщик рыдал, как ребенок, и всё твердил:
— И жизнь и имущество возьми, ваше величество!
Пьер не чувствовал в эту минуту уже ничего, кроме желания показать, что всё ему нипочём и что он всем готов жертвовать….Безухов тут же объявил графу Растопчину, что он отдаёт тысячу человек и их содержание».

того, что всё то, что составляет счастье людей, удобства жизни,

богатство, даже самая жизнь, есть вздор, который приятно откинуть в сравнении с чем-то... С чем, Пьер не мог себе дать отчёта, да и её старался уяснить себе, для кого и для чего он находит особенную прелесть пожертвовать всем. Его не занимало то, для чего он хочет жертвовать, но самое жертвование составляло для него новое радостное чувство».

идут на сраженье, и встречают раненых, и ни на минуту

не задумываются над тем, что их ждет, а идут мимо и подмигивают раненым. А из этих всех двадцать тысяч обречены на смерть, а они удивляются на мою шляпу! Странно!" -- думал Пьер, направляясь дальше к Татариновой.

увидал в первый раз мужиков-ополченцев с крестами на шапках и

в белых рубашках, которые с громким говором и хохотом, оживленные и потные, что-то работали …Пьер опять вспомнил раненых солдат в Можайске, и ему понятно стало то, что хотел выразить солдат, говоривший о том, что всем народом навалиться хотят».

… убедились, что этот человек в белой шляпе не только

не делал ничего дурного, но или смирно сидел на откосе вала, или с робкой улыбкой, учтиво сторонясь перед солдатами, прохаживался по батарее под выстрелами … тогда понемногу чувство недоброжелательного недоуменья к нему стало переходить в ласковое и шутливое участие… Солдаты эти сейчас же мысленно приняли Пьера в свою семью, присвоили себе и дали ему прозвище. "Наш барин" прозвали его и про него ласково смеялись между собой».

чего желал теперь Пьер всеми силами своей души, было то,

чтобы выйти поскорее из тех страшных впечатлений, в которых он жил этот день, вернуться к обычным условиям жизни и заснуть спокойно в комнате на своей постели. Только в обычных условиях жизни он чувствовал, что будет в состоянии понять самого себя и все то, что он видел и испытал. Но этих обычных условий жизни нигде не было.

- подумал Пьер, опять закрываясь с головой. - О, как

ужасен страх и как позорно я отдался ему! А они... они все время, до конца были тверды, спокойны...- подумал он. Они в понятии Пьера были солдаты - те, которые были на батарее, и те, которые кормили его, и те, которые молились на икону. Они - эти странные, неведомые ему доселе они, ясно и резко отделялись в его мысли от всех других людей.
"Солдатом быть, просто солдатом! - думал Пьер, засыпая. - Войти в эту общую жизнь всем существом, проникнуться тем, что делает их такими».

В кругу солдат

что фабричный лежал там коленами кверху, близко к голове, одно

плечо выше другого. И это плечо судорожно, равномерно опускалось и поднималось. Но уже лопатины земли сыпались на все тело. Один из солдат сердито, злобно и болезненно крикнул на Пьера, чтобы он вернулся. Но Пьер не понял его и стоял у столба, и никто не отгонял его».

Пьер увидал это страшное убийство, совершенное людьми, не хотевшими этого

делать, в душе его как будто вдруг выдернута была та пружина, на которой все держалось и представлялось живым, и все завалилось в кучу бессмысленного сора. В нем, хотя он и не отдавал себе отчета, уничтожилась вера и в благоустройство мира, и в человеческую, и в свою душу, и в бога… Он чувствовал, что возвратиться к вере в жизнь - не в его власти».

Жизнь есть Бог. Всё перемещается и движется, и это движение

есть Бог. И пока есть жизнь, есть наслаждение самосознания божества. Любить жизнь, любить Бога. Труднее и блаженнее всего любить эту жизнь в своих страданиях, в безвинности страданий».
«Каратаев!» — вспомнилось Пьеру.

«В середине Бог, и каждая капля стремится расшириться, чтобы в наибольших размерах отражать его. И растет, сливается, и сжимается, и уничтожается на поверхности, уходит в глубину и опять всплывает. Вот он, Каратаев, вот разлился и исчез».

истин через испытание обманом, страданиями, лишениями, смертью.
Обретения Пьера

– самоценность жизни в её радости и страдании, слияние с общенародной судьбой

Дивеевской СОШ
Малолеева Татьяна Алексеевна