Никоненко С.В. СОВМЕСТИМА ЛИ ТРАГЕДИЯ И КОМЕДИЯ? Комментарий к заключительному

Никоненко С.В.
СОВМЕСТИМА ЛИ ТРАГЕДИЯ И КОМЕДИЯ?
Комментарий к

заключительному фрагменту диалога
«Пир»

увидел, что одни спят, другие разошлись по домам, а бодрствуют

еще только Агафон, Аристофан и Сократ, которые пьют из большой чаши, передавая ее по кругу слева направо, причем Сократ ведет с ними беседу. Всех его речей Аристодем не запомнил, потому что не слыхал их начала и к тому же подремывал. Суть же беседы, сказал он, состояла в том, что Сократ вынудил их признать, что один и тот же человек должен уметь сочинить и комедию и трагедию и что искусный трагический поэт является также и поэтом комическим. Оба по необходимости признали это, уже не очень следя за его рассуждениями: их клонило ко сну, и сперва уснул Аристофан, а потом, когда уже совсем рассвело, Агафон».

Платон. Пир.

женщин и хочу сказать, что наш род достигнет блаженства тогда,

когда мы вполне удовлетворим Эрота и каждый найдет соответствующий себе предмет любви, чтобы вернуться к своей первоначальной природе. Но если это вообще самое лучшее, значит, из всего, что есть сейчас, наилучшим нужно признать то, что ближе всего к самому лучшему: встретить предмет любви, который тебе сродни. И следовательно, если мы хотим прославить бога, дарующего нам это благо, мы должны славить Эрота: мало того что Эрот и теперь приносит величайшую пользу, направляя нас к тому, кто близок нам и сродни, он сулит нам, если только мы будем чтить богов, прекрасное будущее, ибо сделает нас тогда счастливыми и блаженными, исцелив и вернув нас к нашей изначальной природе».
Платон. Пир. Речь Аристофана

достойным упоминания со всевозможным подражанием, чтобы действительно стать подражателем. Ведь

даже в случае, когда, казалось бы, два вида подражания близки друг другу, и то одним и тем же лицам это не удается — например, тем, кто пишет и комедии, и трагедии».

Платон. Государство. 395а

творцов трагедий, но не забывай, что в наше государство поэзия

принимается лишь постольку, поскольку это гимны богам и хвала добродетельным людям. Если же ты допустишь подслащенную Музу, будь то мелическую или эпическую, тогда в этом государстве воцарится у тебя удовольствие и страдание вместо обычая и разумения».

Платон. Государство.607а

судить по ее существу и по отношению к театру, -

другой вопрос. А возникла, как известно, она сама и комедия из импровизаций. Одна ведет свое начало от запевал дифирамба, другая - от запевал фаллических песен, которые еще и теперь остаются в обычае во многих городах».

Аристотель. Поэтика. 1449а

по всей их порочности, а в смешном виде. Смешное -

частица безобразного. Смешное - это какая-нибудь ошибка или уродство, не причиняющее страданий и вреда, как, например, комическая маска. Это нечто безобразное и уродливое, но без страдания».

Аристотель. Поэтика. 1449а.

Посол

У варваров считаются мужчинами
Лишь те, что могут есть и

пить без удержу.

Дикеополь

(в сторону)
У нас – развратники и толстозадые.

Аристофан. Ахарняне.

люди, фалл повыше поднимите вы,
Идите позади корзиноносицы.
А я – за

вами, с песнею фаллической.
А ты, жена, ты с крыши на меня гляди.

Аристофан. Ахарняне.

же несхожи обоих пути!
Пить вино одному, увенчав седину,
А другому стоять

на посту, замерзать.
А кому-то лежать
Рядом с девушкой, свежей, как утро весной,
Замирая от сладостной ласки.

Аристофан. Ахарняне.

рукопашную.
Дикеополь
Напившись, учинили свалку страшную?
Ламах
Увы, целитель Аполлон!
Дикеополь
Да нет, не Аполлона праздник

празднуем!

эти принадлежности
Подержите, прошу!
Ламах
Кружится голова от сотрясения.
Я словно в бреду.
Дикеополь
С девицей

лечь хочу. От возбуждения
С ума я сойду.
Ламах
Меня к врачу вы отнесите, к Питталу,
Несите осторожно.
Дикеополь
Меня несите к заправилам пиршества
И мех мне передайте.

Так славьте же победу!
Хор
Ну что ж, согласны мы, старик, твою

победу славим.
Дикеополь
Я не мешал вина с водой, к тому же выпил залпом.
Хор
Хвала тебе, достойный муж! Возьми же мех в награду.
Дикеополь
А вы идите все за мной и пойте: слава, слава!
Хор
А за тобою мы пойдем,
Тебе и меху пропоем
Победную славу!

Аристофан. Ахарняне.

Мыслильня это для умов возвышенных.
Здесь обитают мудрецы. Послушать их,
Так небо - это просто печь железная,
А люди - это словно в печке уголья.
И тех, кто денег даст им, пред судом они
Обучат кривду делать речью правою.

Фидиппид

Но кто ж они?

Стрепсиад

Не знаю точно имени, -
Мудрило-заводилы, благородные.

Фидиппид

А, знаю, знаю, как же: босоногие,
Бахвалы, негодяи бледнорожие,
Сократ несчастный, Хэрефонт помешанный.

Аристофан. Облака

Ученик

Мудрец сфеттийский Хэрефонт спросил его,
Что мыслит он о комарином пении, -
Пищит комар гортанью или задницей?

Стрепсиад
И что ж сказал о комарах почтеннейший?

Ученик
Сказал он, что утроба комариная
Узка. Чрез эту узость воздух сдавленный
Стремится с силой к заднему отверстию.
Войдя каналом узким в расширение,
Из задницы он вылетает с присвистом.

Стрепсиад
Тромбоном оказался комариный зад!
Мудрец кишечный, дважды, трижды счастлив ты!
Избавиться от тяжбы дело плевое
Для вас, разъявших чрево комариное!

Аристофан. Облака

в садах, а вот афиняне Всю жизнь галдят в суде,

на заседаниях.

Аристофан. Птицы

б, зрители, на крыльях подниматься вы могли, Кто бы стал

с пустым желудком трагедийный слушать хор? Заскучав, домой покушать зритель живо улетит, Чтоб затем, наполнив брюхо, на комедию поспеть. Если, скажем, пожелает облегчиться Патроклид, Он плаща марать не станет, а в сторонку отлетит, Там нужду свою он справит и обратно прилетит. Если вдруг любовник ловкий есть, о зрители, средь вас, Он сейчас же, как увидит, что сидит в театре муж, Полетит к жене на крыльях, с ней в постели полежит, А затем взмахнет крылами и обратно полетит. Ну, скажите, не блаженство ль быть пернатым и летать? Вот возьмите Диитрефа: опериться не успел, А вознесся: стал филархом, а затем гиппархом стал! Был ничем, а нынче ходит рыжим конепетухом!

Аристофан. Птицы

городе, Где со щитом стоит на страже женщина, Богиня, а

Клисфен сидит за прялкою?

Аристофан. Птицы

Гермес

(с золотым кувшином в руках)

Возлиянье! Возлиянье!
Все молчите! Все молчите!
Мы, совершая возлиянье, молимся,
Чтоб этот день началом всяких радостей
Для греков стал. Кто за канат ухватится
От всей души, пусть не берет щита вовек.

Тригей

О нет! Пусть в мире сладком он проводит жизнь,
У камелька с веселою подружкою.

Аристофан. Мир

Ода

Первое полухорие

Хорошо, хорошо!
Шлемов больше не видать!
Лука нет, и сыра нет!
Не любитель я войны.
Лучше вечер зимний
С тем, кто мил, с тем, кто друг и сосед,
Проводить у огня, наколов
Жарких и сухих дровец,
Что сушились лето все,
Греть у угольков орешки,
И поджаривать каштаны,
И служанку целовать,
Если дома нет жены.

Аристофан. Мир

Желаю вам счастья всем,

Ступайте за мною: ждут
Коврижки и сласти!

Аристофан. Мир

*******************

Петруччо

Хоть мне никто удачи не пророчил,
Моя взяла! Желаю доброй ночи!

Шекспир. Укрощение строптивой

женщины, нарядницы, В шафрановых платочках, привередницы, В оборках кимберийских, в

полутуфельках.
Лисистрата

Вот в этом-то и сила и спасение, В шафрановых платочках, в полутуфельках, В духах, в румянах и в кисейных платьицах.

Аристофан. Лисистрата

Предводительница хора

А для чего

послал он? С умыслом каким?

Клисфен

Как соглядатая всех ваших планов, чтоб
Узнать все ваши мысли и намеренья.

Предводительница хора

Но мы б заметили мужчину среди нас.

Клисфен

Да Еврипид его обжег, и ощипал,
И женщиной одел, чтоб он не узнан был.

Аристофан. Женщины на празднике Фесмофорий

Транио

Mi pardonate, добрый мой хозяин!
Я рад, что твердо вы решили сласть
Сладчайшей философии вкусить,
Но только, мой хозяин, преклоняясь
Пред этой добродетельной наукой,
Нам превращаться вовсе нет нужды
Ни в стоиков, синьор мой, ни в чурбаны.
И, Аристотелевы чтя запреты,
Овидием нельзя пренебрегать.
Поупражняйтесь в логике с друзьями,
Риторикой займитесь в разговорах,
Поэзией и музыкой утешьтесь,
А математику и вместе с нею
И метафизику примите в дозах,
Не больших, чем желудок позволяет.
В чем нет услады, в том и пользы нет;
Что вам по нраву, то и изучайте.

Шекспир. Укрощение строптивой

Вы шапочку заказывали,

сударь.

Петруччо
Ты на горшке ее утюжил, что ли?
Какая гадость! Бархатная миска!
Фи, фи! Да это просто неприлично!
Ракушка или скорлупа ореха,
Игрушка, финтифлюшка, детский чепчик.
Прочь убери! И сделай-ка побольше.

Катарина
Не надо мне побольше. Эти в моде.
У всех хороших дам такие точно.

Петруччо
Сперва хорошей стань, потом получишь.
Не раньше!

Шекспир. Укрощение строптивой

её целом, находит в этом нашем воззрении своё полное объяснение.

В то время как мы -- исходя из той роли, которую играет хор на современной сцене, в особенности в опере, -- совершенно не могли понять, каким образом трагический хор греков может быть древнее, первоначальнее и даже важнее собственного "действия", что нам, однако, ясно указано в предании; в то время как мы опять-таки не могли совместить в своём представлении утверждаемую преданием высокую его важность и первоначальность с тем обстоятельством, что он тем не менее состоит из одних низких служебных существ, первоначально даже из козлообразных сатиров; в то время как орхестра перед сценой оставалась для нас всегда загадкой, -- теперь мы пришли к пониманию того, что сцена совместно с происходящим на ней действием в сущности и первоначально была задумана как видение и что единственной "реальностью" является именно хор, порождающий из себя видение и говорящий о нём всею символикою пляски, звуков и слова. Этот хор созерцает в видении своего господина и учителя -- Диониса, и поэтому он извечно -- хор служителей: он видит, как бог страждет и возвеличивается, и поэтому сам не принимает участия в действии. При этом решительно служебном по отношению к богу положении он всё же остаётся высшим и именно дионисическим выражением природы и изрекает поэтому в своём вдохновении, как и она, слова мудрости и оракулы; как сострадающий, он в то же время и мудрый, из глубин мировой души вещающий истину. Таким образом возникает эта фантастическая и представляющаяся столь странной и предосудительной фигура мудрого и вдохновенного сатира, который в противоположность богу есть в то же время "простец" -- отображение природы и её сильнейших порывов, даже символ её и вместе с тем провозвестник её мудрости и искусства: музыкант, поэт, плясун и духовидец в одном лице».

Ницше Ф. Рождение трагедии из духа музыки

которую авторы новейшей комедии питали к Еврипиду; так что не

представляется особенно удивительным желание, выраженное Филемоном, который соглашался тотчас быть повешенным, только бы иметь возможность навестить в преисподней Еврипида, -- впрочем, в том лишь случае, если бы он мог быть уверенным, что покойный и теперь еще сохранил свой ум. Но если мы пожелаем в немногих словах и без всякой претензии сказать нечто исчерпывающее, обозначить то, что у Еврипида было общего с Менандром и Филемоном и что для этих последних являлось в нём столь заслуживающим подражания, то достаточно будет сказать, что Еврипидом был выведен на сцену зритель. Тому, кто понял, из какого материала лепили прометеевские трагики до Еврипида своих героев и как далеко было от них намерение выводить на сцену точную маску действительности, будет безусловно ясна и отклоняющаяся в совершенно другую сторону тенденция Еврипида. Человек, живущий повседневной жизнью, проник при его посредстве со скамьи для зрителей на сцену; зеркало, отражавшее прежде лишь великие и смелые черты, стало теперь к услугам той кропотливой верности, которая добросовестно передаёт и неудачные линии природы. Одиссей, типичный эллин древнейшего искусства, опустился теперь под руками новейших поэтов до фигуры graeculus'a, представляющего отныне в качестве добродушно-пронырливого домашнего раба средоточие драматического интереса. То, что Еврипид ставит себе в заслугу в "Лягушках" Аристофана, а именно что он вылечил своими домашними средствами трагическое искусство от его помпезной тучности, можно прежде всего почувствовать на его собственных трагических героях. В общем зритель видел и слышал теперь на еврипидовской сцене своего двойника и радовался тому, что этот последний умел так красиво говорить. Но одной только радостью не довольствовались: у Еврипида зритель учился сам говорить, чем Еврипид и хвастается в состязании с Эсхилом: от него, мол, научился теперь народ искусно и при помощи хитрейших софизмов наблюдать, рассуждать и делать выводы. Этим переворотом в общественной речи он вообще сделал новейшую комедию возможной. Ибо с этих самых пор перестало быть тайной, как и с помощью каких сентенций повседневная жизнь может быть представлена на сцене. Мещанская посредственность, на которой Еврипид строил все свои политические надежды, получила теперь право речи, между тем как дотоле характер речей определялся в трагедии полубогом, в комедии -- пьяным сатиром или получеловеком».

Ницше Ф. Рождение трагедии из духа музыки

В ней грек язвительный, шутник и зубоскал,
Врагов насмешками, как

стрелами, сражал.
Умело наносить бесстыдное злоречье
И чести и уму тяжелые увечья.
Прославленный поэт снискал себе почет,
Черня достоинства потоком злых острот;
Он в «Облаках» своих изобразил Сократа,
И гикала толпа, слепа и бесновата.
Но издевательствам положен был предел:
Был выпущен указ, который повелел
Не называть имен и прекратить наветы.
Отныне клеветать уж не могли поэты.
В Афинах зазвучал Менандра легкий смех.
Он стал для зрителей источником утех,
И, умудренная, постигла вся Эллада,
Что нужно поучать без желчи и без яда.
Менандр искусно мог нарисовать портрет,
Не дав ему при том особенных примет.
Смеясь над фатовством и над его уродством,
Не оскорблялся фат живым с собою сходством;
Скупец, что послужил Менандру образцом,
До колик хохотал в театре над скупцом.
Буало. Поэтическое искусство.

выразителем сущности всех софистических стремлений».

Ницше Ф. Рождение трагедии из духа музыки

примерах" поучало истине, не говоря уже о том, что оно

обращается к тому, "кому Бог отказал в уме", следовательно, не к философам, что составляет двойной повод держаться от него подальше. Как и Платон, он причислял его к льстивым искусствам, изображающим только приятное, а не полезное, и требовал поэтому от своих учеников воздержания и строгой самоизоляции от подобных нефилософских развлечений; и это с таким успехом, что молодой трагический поэт Платон первым делом сжёг свои творения, чтобы иметь возможность стать учеником Сократа».

Ницше Ф. Рождение трагедии из духа музыки

лишь как словесная драма, я даже указывал, что это несовпадение

мифа и слова легко может ввести нас в искушение считать её более плоской и менее значительной по своему смыслу, чем она есть на самом деле, и вследствие этого предположить, что и действие её было более поверхностным, чем оно, по-видимому, должно было быть, по свидетельству древних».

Ницше Ф. Рождение трагедии из духа музыки

снижала или опошляла все высокое и благородное, величественное, доброе и

нежное, и, если народ находит в этом удовольствие, это верный симптом того, что он на пути к нравственному упадку».

Гете И.В. Об искусстве.

новейших – между волением и совершением».

Гете И.В. Об искусстве.

вид комедии, поскольку она опирается на общественные характеры действительных лиц

и пользуется ими как своего рода формой, в которую она вливает свой замысел».

Шеллинг Ф.В. Философия искусства.

несомненно, потому, что Сократ был известен как друг Еврипида, которого

Аристофан справедливо преследовал. Сократу как определенному лицу Аристофан ни в коем случае не мстил. То, что он изображает, есть символический Сократ. Произведение Аристофана поэтично именно тем, что ему ставится в упрек, т.е. что он изобразил Сократа в таком искаженном виде и приписал ему такие черты и действия, которые совершенно не вяжутся с его характером, - иначе это произведение было бы только пошлым и грубым и стало бы пасквилем».

Шеллинг Ф.В. Философия искусства.

жизни. В Греции она, насколько это было возможно, старалась из

сферы общественной и политической не снижаться до домашнего быта, а как только это случилось, она и утратила свою мифологическую мощь. Это случилось в так называемых новых комедиях».

Шеллинг Ф.В. Философия искусства.

истинной верой в богов, настоящим искусством Аристофан, например, нигде не

издевается. Но он показывает нам ее в саморазрушительной нелепости чистую противоположность подлинной действительности государства, религии и искусства – уродства демократии, где исчезла древняя вера и древние нравы, софистику, слезливость и жалостливость трагедии, легковесную болтливость, сварливость и т.п.»

Гегель Г.В.Ф. Лекции по эстетике. Т. 3.

сохранен, чтобы почтить этот момент праздника бога и служения Вакху,

но он только потому и развился, становясь все более прекрасным и совершенным, что был существенной принадлежностью самого драматического действия. И он был столь необходим для него, что упадок трагедии и прослеживается главным образом на постепенном ухудшении хоров».

Гегель Г.В.Ф. Лекции по эстетике. Т. 3.

другом. Аристофан, подлинный комедиограф, сделал основой своего изображения только этот

последний принцип. Но уже в новой комедии греков и позднее у Плавта и Теренция формируется противоположное направление, которое затем получает столь всеобъемлющее значение в современной комедии, что целая масса комических созданий благодаря этому в большей или меньшей степени обращается к чисто прозаическому комизму и даже к чему-то резкому и отвратительному».

Гегель Г.В.Ф. Лекции по эстетике. Т. 3.

и сила комического гения угасла… а безнравственность привела к расслабленности,

после того как драматическое искусство, язык поэзии, философии и общественной жизни, да и сама общественная жизнь достигли высшей степени развития, - возникла новая греческая комедия».

Шлегель Ф. Эстетика. Философия. Критика. Т. 1.

с такой же необходимостью – как максимум пассивности. Аттическая трагедия

вообще лишена “действия”».

Шпенглер О. Закат Европы. Т. 1.

и поэтому предстает совершенным хамом. Мы не понимаем, с чего

вдруг она должна его полюбить. Страдания Катарины происходят из недейственности ее протестов. Ее последний монолог, в котором она покоряется Петруччо, - неубедителен или жалок».

Оден У.Х. Лекции о Шекспире.