ОСТАТЬСЯ ЧЕЛОВЕКОМ

моя, а всех тех миллионов, кто не доцарапал, не дошептал,

не дохрипел своей тюремной судьбы, своих лагерных открытий.
А. И. Солженицын

мест заключения.
Лагерная проза — явление уникальное не только в русской,

но и в мировой литературе. Она порождена напряженным духовным стремлением осмыслить итоги катастрофических событий, совершившихся в стране на протяжении ХХ столетия. Отсюда и тот нравственно-философский потенциал, который заключен в книгах бывших узников ГУЛАГа И. Солоневича, Б. Ширяева, О. Волкова, А. Солженицына, В. Шаламова, А. Жигулина, Л. Бородина и др., чей личный творческий опыт позволил им не только запечатлеть ужас гулаговских застенков, но и затронуть «вечные» проблемы человеческого существования.

я таскал носилки с напарником и подумал, как нужно описать

весь лагерный мир – одним днём. Конечно, можно описать вот свои десять лет лагеря, а там всю историю лагерей, а достаточно в одном дне всё собрать, как по осколочкам, достаточно описать только один день одного среднего, ничем не примечательного человека с утра и до вечера. И будет всё.

ИСТОРИЯ СОЗДАНИЯ

Эта родилась у меня мысль в 52-м году. В лагере. Ну, конечно, тогда было безумно об этом думать. А потом прошли годы. Я писал роман, болел, умирал от рака. И вот уже… в 59 – м…»

первое опубликованное произведение Александра Солженицына, принёсшее ему мировую известность, публикация

которого, по мнению историков и литературоведов, повлияла на весь дальнейший ход истории СССР. По авторскому определению — рассказ, но при публикации в журнале «Новый мир» по решению редакции назван «для весомости» повестью.

ИСТОРИЯ СОЗДАНИЯ

написал «Один день Ивана Денисовича» как гимн своему поколению, гимн

человеку, который выдержал всё, что уготовило ему «родное» государство, выдержал, выжил, сохранив своё человеческое достоинство.

Многие сломались, погибли, но многие остались людьми. Они вернулись, чтобы жить, воспитывать детей и беззаветно любить свою Родину.

человека, сумевшего выжить и нравственно выстоять в жесточайших условиях лагерной

неволи.
Иван Денисович, по словам самого автора, — образ собирательный.

Позже писатель вспоминал: «Вдруг, почему-то, стал тип Ивана Денисовича складываться неожиданным образом. Начиная с фамилии — Шухов, — влезла в меня без всякого выбора, я не выбирал её, а это была фамилия одного моего солдата в батарее, во время войны. Потом вместе с этой фамилией его лицо, и немножко его реальности, из какой он местности, каким языком он говорил»

выгнали,
- в обед он закосил кашу,
- бригадир хорошо

закрыл процентовку,
- стену Шухов клал весело,
с ножовкой на шмоне не попался,
подработал вечером у Цезаря и табачку купил. И не заболел, перемогся.
Таких дней в его сроке от звонка до звонка было ТРИ ТЫСЯЧИ ШЕСТЬСОТ ПЯТЬДЕСЯТ ТРИ.

этого мира проявляют свою особенность, вернее дают осознать себя в

контрастном сопоставлении с другим или другими мирами.

Так, главные свойства лагерного пространства — его отгороженность, закрытость и обозримость (стоящий на вышке часовой видит все) —противопоставлены открытости и беспредельности природного пространства — степи.

ВОЛЯ

ЗОНА

лагерной жизни, в финальной дается непредставимое для человека количество дней,

из которых складывается срок Ивана Денисовича: «Из-за високосных годов — три дня лишних набавлялось...» Это уважительное выделение в специальный, да к тому же последний абзац всего лишь трех дней — такой малости по сравнению с тремя тысячами — определяет ОТНОШЕНИЕ К ДНЮ КАК КОНЦЕНТРАЦИИ ЦЕЛОЙ ЖИЗНИ.

Сгущение времени и пространства (один день, лагерь) – особенность художественного мышления Солженицына. День становится единицей измерения лагерной жизни героя.

СГУЩЕНИЕ ВРЕМЕНИ И ПРОСТРАНСТВА

а охранники – звери, волки, собаки.
Эта оппозиция волков и овец

легко накладывается в нашем сознании на привычное басенно-аллегорическое противопоставление силы и беззащитности («Волк и ягненок»), которое выводит нас к СИМВОЛУ ЖЕРТВЫ, соединяющему в себе жизнь и смерть, гибель и спасение.

ПРОТИВОСТОЯНИЕ ЗЭКОВ И ОХРАННИКОВ.

— «придурки», «шестерки», «доходяги» — ясно определяет место каждого разряда.

ПРОТИВОПОСТАВЛЕНИЕ СТУКАЧЕЙ И ЛЮДЕЙ

Другой случай — выделение стукачей, которые противопоставлены всем лагерникам как не совсем люди, как некие отдельные органы - функции, без которых не может обойтись начальство. Потому и убийства стукачей, о которых несколько раз упоминается, не вызывают нравственного протеста.

народ: «И лопочут быстро-быстро, кто больше слов скажет. И когда

так лопочут, так редко русские слова попадаются, слушать их — все равно как латышей или румын».

Говоря о страшном потоке арестов крестьян в 1929–1930 гг., который почти не заметила либеральная советская интеллигенция шестидесятых, сосредоточившаяся на сталинском терроре 1934–1937 гг. — на уничтожении своих, он как приговор произносит: «А МЕЖДУ ТЕМ НЕ БЫЛО У СТАЛИНА (И У НАС С ВАМИ) ПРЕСТУПЛЕНИЯ ТЯЖЕЛЕЙ».

«двести грамм жизнью правят», где черпак щей после работы занимает

высшее место в иерархии ценностей («Этот черпак для него сейчас дороже воли, дороже жизни всей прошлой и всей будущей жизни»), где об ужине говорится: «Вот он миг короткий, для которого и живет зэк!» Пайку герой прячет около сердца.

ФОРМУЛА «ВЫЖИВАНИЯ»

ВРЕМЯ ИЗМЕРЯЕТСЯ ЕДОЙ: «Самое сытное время лагернику — июнь: всякий овощ кончается, и заменяют крупой. Самое худое время — июль: крапиву в котел секут». Отношение к еде как к сверхценной идее, способность целиком сосредоточиться на ней определяют возможность выживания.

и потому перестает действовать традиционная система запретов и ограничений: сворованные

Шуховым миски каши — не преступление, а заслуга, зэковская лихость, Гопчик свои посылки по ночам в одиночку ест — и здесь это норма, «правильный будет лагерник».

СИСТЕМА НРАВСТВЕННЫХ ЦЕННОСТЕЙ

Поразительно другое: нравственные границы хоть изменяются, но продолжают существовать, и более того — СЛУЖАТ ГАРАНТИЕЙ ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО СПАСЕНИЯ.
Критерий прост: нельзя изменять — ни другим (как стукачи, сберегающие себя «на чужой крови»), ни себе.

труд. «Так устроен Шухов по-дурацкому, и никак его отучить не

могут: всякую вещь и труд всякий жалеет он, чтоб зря не гинули».

ОТНОШЕНИЕ К ТРУДУ

оцениваются по тому, какие они в общем труде.
- РАБОТА

СПАСАЕТ ОТ БОЛЕЗНИ: «Теперь, когда Шухову дали работу, вроде и ломать перестало».
- РАБОТА ПРЕВРАЩАЕТ «КАЗЕННОЕ» ВРЕМЯ В «СВОЕ»: «Что, гадство, день рабочий такой короткий?»
- РАБОТА РАЗРУШАЕТ ИЕРАРХИЮ: «сейчас работой своей он с бригадиром сравнялся».
- И главное, она УНИЧТОЖАЕТ СТРАХ: «Шухов, хоть там его сейчас конвой псами трави, отбежал по площадке назад, глянул».

подвига, а простотой ежедневной рутины, но с тем большей убедительностью

она осмысливается как главная жизненная необходимость.
Так в рассказе об одном дне жизни советского лагерника совершенно естественно смыкаются две большие темы русской классической литературы — ИСКАНИЕ СВОБОДЫ И СВЯТОСТЬ НАРОДНОГО ТРУДА.

немало примеров человеческой низости, подлости, лицемерия. Но тем не менее

Солженицын замечает, что нравственному растлению в лагере поддавались в основном те поди, которые уже на воле были к этому подготовлены. Обучиться лести, лжи, «мелким и большим подлостям» можно везде, но ЧЕЛОВЕК ДОЛЖЕН ОСТАТЬСЯ ЧЕЛОВЕКОМ ДАЖЕ В САМЫХ ТРУДНЫХ И ЖЕСТОКИХ УСЛОВИЯХ. Более того, Солженицын показывает, что унижения и испытания пробуждают в личности внутренние резервы и духовно освобождают ее.