Анна Андреевна АХМАТОВА (1889-1966)

Она вошла в литературу на рубеже десятых годов 20 века,

и с самого начала ее поэзия, впитав в себя уроки символизма, заявила о своем принципиальном несогласии с ним. Если символизм утверждал, что существующая жизнь — всего-навсего смутное и огрубленное отображение жизни высшей, идеальной, то Ахматова высшей ценностью признала именно эту земную жизнь.

которых до нее, кажется, никто и не замечал: Сухо пахнут иммортели

В разметавшейся косе. На стволе корявой ели Муравьиное шоссе... Какая колоссальная разрешающая способность была у этого поэтического глаза, если муравьиная стежка представала ему как широкое шоссе! Такой пристальности, такой степени подробности русская лирика еще не знала.

внеземного, то у Ахматовой предметом лирики стала именно земная любовь,

в быту возникшая, в быту прожившая, от быта зачастую и погибавшая.

первой четверти двадцатого века, но и человеком-эпохой, т. е. самым

характерным представителем своего времени»,— Ахматова в собственной лирике не столько продолжала Блока, сколько отталкивалась от него.

А.Блок

обнаженно чувствовавшего силу «вещного», грубого, осязаемого мира. Однако, кроме Анненского,

был у Ахматовой еще один, еще более великий и могучий учитель — русская проза XIX века.

И. Анненский

Э. Мандельштам: «Ахматова принесла в русскую лирику всю огромную сложность

и богатство русского романа XIX века. Не было бы Ахматовой, не будь Толстого с «Анной Карениной», Тургенева с «Дворянским гнездом», всего Достоевского и отчасти Лескова. Генезис Ахматовой лежит в русской прозе, а не в поэзии. Свою поэтическую форму, острую и своеобразную, она развила с оглядкой на психологическую прозу».

русской лирики.

лирики, стало приходить много позднее. Уже после ее смерти А.

Т. Твардовский, один из крупнейших поэтов нашего столетия, писал: «Любовь у Ахматовой не праздная причуда и не просто дань возрасту, нерассуждающей страсти. Она полна глубокого душевного содержания, она — мера личности, незаменимая и возвышающая «повинность» человеческого сердца, откровенная в своей нетерпимости и нераздельности...

А.Твардовский

чувств, поэзия, отмеченная необычайной сосредоточенностью и взыскательностью нравственного начала. И

ее, между прочим, никак нельзя назвать исключительно поэзией сердца. В целом — это лирический дневник много чувствовавшего и много думавшего современника сложной и величественной эпохи...

из живых и не утрачивающих свежести ветвей на древе великой

русской поэзии».

целые дни голубком На белом окошке воркует, То в инее ярком блеснет, Почудится

в дреме левкоя... Но верно и тайно ведет От радости и от покоя. Умеет так сладко рыдать В молитве тоскующей скрипки, И страшно ее угадать В еще незнакомой улыбке. 24 ноября 1911

Оттого, что я горькой печалью Напоила его допьяна. Как забуду? Он вышел,

шатаясь, Искривился мучительно рот... Я сбежала, перил не касаясь, Я бежала за ним до ворот. Задыхаясь, я крикнула: «Шутка Все, что было. Уйдешь, я умру». Улыбнулся спокойно и жутко И сказал мне: «Не стой на ветру». 8 января 1911

в ней, по-видимому, героиня. Впрочем, стихотворение вовсе не о том,

«кто виноват?» Оно о более сложном и трагическом — страшном взаимонепонимании людей, даже когда они любят. Любовь едва обозначена, но «едва» относится к способу изображения, а не к силе чувства. Чувство, напротив, так велико, что составляет всю жизнь героев.

Поэтому у одной — порыв, почти полет («перил не касаясь»), у другого — почти оцепенение, неподвижность, чтобы изо всех сил не выдать своего истинного чувства («улыбнулся спокойно и жутко»). Стихотворение в двенадцать строк оказалось не только драматической сценой, но конспектом целого романа, тема которого — трагическое неумение понять друг друга, прорваться через ложные слова и поступки, разъединение людей — станет одной из ведущих тем мировой литературы второй половины двадцатого века.

были легки. Я на правую руку надела Перчатку с левой руки. Показалось, что

много ступеней, А я знала — их только три! Между кленов шепот осенний Попросил: «Со мною умри!

Я обманут моей унылой, Переменчивой, злой судьбой». Я ответила: «Милый, милый! И я тоже. Умру с тобой...» Это песня последней встречи. Я взглянула на темный дом. Только в спальне горели свечи Равнодушно-желтым огнем.

статьи и книги об Ахматовой, так зрима была психологическая деталь,

выдававшая тщательно скрываемое волнение героини. В. Шкловский писал: «Когда Ахматова говорила: «Я на правую руку надела перчатку с левой руки»,— то это было стилистическим открытием, потому что любовь у символистов должна была появиться в пурпурном круге и должна была быть преобразованием мира, раскрытием премудрости или раскрытием его интернациональной пошлости». Но дело было не только в стилистике — право на поэзию получала, «самая обыкновенная» любовь, с ее драмами, непониманием, доходящим порой до жестокости.

с ума, о мальчик странный, В среду, в три часа! Уколола палец

безымянный Мне звенящая оса. Я ее нечаянно прижала, И, казалось, умерла она, Но конец отравленного жала Был острей веретена. О тебе ли я заплачу, странном, Улыбнется ль мне твое лицо? Посмотри! На пальце безымянном Так красиво гладкое кольцо. 18—19 марта 1911

осой, можно различить все тот же ахматовский мотив: страдание неизвестно

из-за чего, нет виноватых. Характер героини может переосмысляться по-разному, но всякий раз будет представать личность незаурядная, сильная. Недаром в одном из стихотворений Ахматова сказала, что в ней «капелька новогородской крови — как льдинка в пенистом вине» (надо вспомнить традиционный для русской поэзии образ Новгорода как оплота свободы, как символ мужества).

Книга начиналась триптихом «Смятение»:
   

1
Было душно от жгучего света, А взгляды его — как лучи. Я только вздрогнула: этот Может меня приручить. Наклонился — он что-то скажет... От лица отхлынула кровь. Пусть камнем надгробным ляжет На жизни моей любовь.              

2 Не любишь, не хочешь смотреть? О, как ты красив, проклятый! И я не могу взлететь, А с детства была крылатой. Мне очи застит туман, Сливаются вещи и лица, И только красный тюльпан, Тюльпан у тебя в петлице.

3 Как велит простая учтивость, Подошел ко мне, улыбнулся, Полуласково, полулениво Поцелуем руки

коснулся — И загадочных, древних ликов На меня поглядели очи... Десять лет замираний и криков, Все мои бессонные ночи Я вложила в тихое слово И сказала его — напрасно. Отошел ты, и стало снова На душе и пусто и ясно. 1913

как из петлицы, вынуть из стихотворения, и оно немедленно померкнет!..

Почему? Не потому ли, что весь этот молчаливый взрыв страсти, отчаяния, ревности и поистине смертной обиды — одним словом, все, что составляет в эту минуту для этой женщины смысл ее жизни, все сосредоточилось именно в тюльпане: ослепительный и надменный, маячащий на самом уровне ее глаз, он один высокомерно торжествует в пустынном и застланном пеленою слез безнадежно обесцветившемся мире. Ситуация стихотворения такова, что не только героине, но и нам, читателям, кажется, что тюльпан не «деталь» и уж, конечно, не штрих, а что он — живое существо, истинный, полноправный и даже агрессивный герой произведения, внушающий нам некий невольный страх, перемешанный с полутайным восторгом и раздражением.»

по 1921 год. Он посвящен Владимиру Казимировичу Шилейко (1891 —

1930) — второму мужу Ахматовой. Выдающийся ученый-востоковед, специалист по древним клинописным языкам, поэт.

***
Тебе покорной? Ты сошел

с ума! Покорна я одной господней воле. Я не хочу ни трепета, ни боли, Мне муж — палач, а дом его — тюрьма. Но видишь ли! Ведь я пришла сама... Декабрь рождался, ветры выли в поле, И было так светло в твоей неволе, А за окошком сторожила тьма. Так птица о прозрачное стекло Всем телом бьется в зимнее ненастье, И кровь пятнает белое крыло. Теперь во мне спокойствие и счастье. Прощай, мой тихий, ты мне вечно мил За то, что в дом свой странницу пустил. Август 1921

честного, благородного, любящего, но никогда не покупающего чувство ценою собственного

унижения, измены человеческому в себе и других. Н. Осинский (Оболенский), соратник В. И. Ленина, в 1922 году на страницах «Правды» оценил Ахматову как «первоклассного лирического поэта», которому «после смерти А. Блока бесспорно принадлежит первое место среди русских поэтов».

новую книгу Ахматовой, задавал вопрос, оказывают ли стихи Ахматовой этическое

и эстетическое влияние на человека. И сам же отвечал: «Ответ ясен. Не всякий поэт, пишущий на современные темы, может сравниться с Ахматовой по силе ее стихов, облагораживающих натуру человека...»