Рассказ М. Шолохова «Судьба человека»

на Верхнем Дону на редкость дружная и напористая. В конце

марта из Приазовья подули теплые ветры, и уже через двое суток начисто оголились пески левобережья Дона, в степи вспухли набитые снегом лога и балки, взломав лед, бешено взыграли степные речки, и дороги стали почти совсем непроездны.

вот так, одному, целиком покорясь тишине и одиночеству, и, сняв

с головы старую солдатскую ушанку, сушить на ветерке мокрые после тяжелой гребли волосы, бездумно следить за проплывающими в блеклой синеве белыми грудастыми облаками.

Он вел за руку маленького мальчика, судя по росту -

лет пяти-шести, не больше. Они устало брели по направлению к переправе

присыпанные пеплом, наполненные такой неизбывной смертной тоской, что в них

трудно смотреть? Вот такие глаза были у моего случайного собеседника.

день повестка из военкомата, а на третий - пожалуйте в

эшелон.

часа, помирать буду, а не прощу себе, что тогда ее

оттолкнул!.. Сердце до сих пор, как вспомню, будто тупым ножом режут...

Он на полуслове резко оборвал рассказ, и в наступившей тишине я услышал, как у него что-то клокочет и булькает в горле. Чужое волнение передалось и мне. Искоса взглянул я на рассказчика, но ни единой слезинки не увидел в его словно бы мертвых, потухших глазах. Он сидел, понуро склонив
голову, только большие, безвольно опущенные руки мелко дрожали, дрожал подбородок, дрожали твердые губы...
- До самой смерти, до последнего моего часа, помирать буду, а не прощу себе, что тогда ее оттолкнул!..
Он снова и надолго замолчал. Пытался свернуть папиросу, но газетная бумага рвалась, табак сыпался на колени. Наконец он все же кое-как сделал крученку, несколько раз жадно затянулся …

струнах играть и терпеть не мог этаких слюнявых, какие каждый

день, к делу и не к делу, женам и милахам писали, сопли по бумаге размазывали. Трудно, дескать, ему, тяжело, того и гляди убьют. И вот он, в штанах, жалуется, сочувствия ищет, слюнявится, а того не хочет понять, что этим разнесчастным бабенкам и детишкам не слаже нашего в тылу приходилось. Вся держава на них оперлась!

года

Я сел, неохота лежа помирать, потом встал.

них шепчет: "Боже тебя упаси падать! Иди из последних сил,

а не то убьют". И я из последних сил, но пошел.

в этой церкви, как овцы в темном котухе.

Он и в плену и в потемках свое великое дело

делал.

осквернять святой храм! Я же верующий, я христианин! Что мне

делать, братцы?"

До того мне стало нехорошо после этого, и

страшно захотелось руки помыть, будто я не человека, а какого-то гада ползучего душил... Первый раз в жизни убил, и то своего... Да какой же он свой? Он же худее чужого, предатель.

чтобы пройти за сутки почти сорок километров, - сам не

знаю. Только ничего у меня не вышло из моего мечтания…

А вот откуда у меня, у такого тощалого, силы взялись, чтобы пройти за сутки почти сорок километров, - сам не знаю. Только ничего у меня не вышло из моего мечтания…

меня собак, и с меня только кожа с мясом полетели

клочьями. Голого, всего в крови и привезли в лагерь. Месяц отсидел в карцере за побег, но все-таки живой... живой я остался!..

Сначала сами били в полную волю, а потом натравили на меня собак, и с меня только кожа с мясом полетели клочьями. Голого, всего в крови и привезли в лагерь. Месяц отсидел в карцере за побег, но все-таки живой... живой я остался!..

богом проклятые гады и паразиты так, как у нас сроду

животину не бьют. И кулаками били, и ногами топтали, и резиновыми палками били, и всяческим железом, какое под руку попадется, не говоря уже про винтовочные приклады и прочее дерево.
Били за то, что ты - русский, за то, что на белый свет еще смотришь, за то, что на них, сволочей, работаешь. Били и за то, что не так взглянешь, не так ступнешь, не так повернешься. Били запросто, для того чтобы когда-нибудь да убить до смерти, чтобы захлебнулся своей последней кровью и подох от побоев. Печей-то, наверное, на всех нас не хватало в Германии.

… стреляли и били нашего брата везде одинаково. А били богом проклятые гады и паразиты так, как у нас сроду животину не бьют. И кулаками били, и ногами топтали, и резиновыми палками били, и всяческим железом, какое под руку попадется, не говоря уже про винтовочные приклады и прочее дерево.
Били за то, что ты - русский, за то, что на белый свет еще смотришь, за то, что на них, сволочей, работаешь. Били и за то, что не так взглянешь, не так ступнешь, не так повернешься. Били запросто, для того чтобы когда-нибудь да убить до смерти, чтобы захлебнулся своей последней кровью и подох от побоев. Печей-то, наверное, на всех нас не хватало в Германии.

блоком - барак они так называли, - идет перед строем

со своей сворой эсэсовцев, правую руку держит на отлете. Она у него в кожаной перчатке, а в перчатке свинцовая прокладка, чтобы пальцев не повредить. Идет и бьет каждого второго в нос, кровь пускает. Это он называл "профилактикой от гриппа".

Комендантом лагеря…был у нас немец Мюллер… Бывало, выстроит нас перед блоком - барак они так называли, - идет перед строем со своей сворой эсэсовцев, правую руку держит на отлете. Она у него в кожаной перчатке, а в перчатке свинцовая прокладка, чтобы пальцев не повредить. Идет и бьет каждого второго в нос, кровь пускает. Это он называл "профилактикой от гриппа".

слова-то наши, природные, вроде ветерком с родной стороны подувает... Знал

бы он, что его ругань нам одно удовольствие доставляет…

Он матершинничает почем зря, а нам от этого легче
становится: вроде слова-то наши, природные, вроде ветерком с родной стороны подувает... Знал бы он, что его ругань нам одно удовольствие доставляет…

много?" - "Так точно, - говорю, - герр комендант, много".

- "А одного тебе на могилу хватит?" - "Так точно, герр комендант, вполне хватит и даже останется".

"Так что же, русс Иван, четыре кубометра выработки - это много?" - "Так точно, - говорю, - герр комендант, много". - "А одного тебе на могилу хватит?" - "Так точно, герр комендант, вполне хватит и даже останется".

голоду пропадаю, но давиться ихней подачкой не собираюсь, что у

меня есть свое, русское достоинство и гордость и что в скотину они меня не превратили, как ни старались.

Захотелось мне им, проклятым, показать, что хотя я и с голоду пропадаю, но давиться ихней подачкой не собираюсь, что у меня есть свое, русское достоинство и гордость и что в скотину они меня не превратили, как ни старались.

И надо не одному мне бежать, а прихватить с собою

и моего толстяка, он нашим сгодится!"

"Ну, - думаю, - ждать больше нечего, пришел мой час! И надо не одному мне бежать, а прихватить с собою и моего толстяка, он нашим сгодится!"

июне сорок второго года немцы бомбили авиазавод и одна тяжелая

бомба попала прямо в мою хатенку. Ирина и дочери как раз были дома... не нашли от них и следа, а на месте хатенки - глубокая яма...
Не дочитал я в этот раз письмо до конца. В глазах потемнело, сердце сжалось в комок и никак не разжимается.

Не дай бог никому таких писем получать!.. в июне сорок второго года немцы бомбили авиазавод и одна тяжелая бомба попала прямо в мою хатенку. Ирина и дочери как раз были дома... не нашли от них и следа, а на месте хатенки - глубокая яма...
Не дочитал я в этот раз письмо до конца. В глазах потемнело, сердце сжалось в комок и никак не разжимается.

А ведь в плену я почти каждую ночь, про себя,

конечно, и с Ириной, и с детишками разговаривал, подбадривал их, дескать, я вернусь, мои родные, не горюйте обо мне, я крепкий, я выживу, и опять мы будем все вместе... Значит, я два года с мертвыми разговаривал?!

"Да уж не приснилась ли мне моя нескладная жизнь?" А ведь в плену я почти каждую ночь, про себя, конечно, и с Ириной, и с детишками разговаривал, подбадривал их, дескать, я вернусь, мои родные, не горюйте обо мне, я крепкий, я выживу, и опять мы будем все вместе... Значит, я два года с мертвыми разговаривал?!

из-за тучи: нашелся Анатолий… И начались у меня по ночам

стариковские мечтания: как война кончится, как я сына женю и сам при молодых жить буду, плотничать и внучат нянчить.
Словом, всякая такая стариковская штука. Но и тут получилась у меня полная осечка.

Но месяца через три и мне блеснула радость, как солнышко из-за тучи: нашелся Анатолий… И начались у меня по ночам стариковские мечтания: как война кончится, как я сына женю и сам при молодых жить буду, плотничать и внучат нянчить.
Словом, всякая такая стариковская штука. Но и тут получилась у меня полная осечка.

и надежду, ударила батарея моего сына, провожая своего командира в

далекий путь, и словно что-то во мне оборвалось...

Похоронил я в чужой, немецкой земле последнюю свою радость и надежду, ударила батарея моего сына, провожая своего командира в далекий путь, и словно что-то во мне оборвалось...

в арбузном соку, покрытом пылью, грязный, как прах, нечесаный, а

глазенки - как звездочки ночью после дождя! И до того он мне полюбился, что я уже, чудное дело, начал скучать по нем, спешу из рейса поскорее его увидать.

сразу я решил: "Не бывать тому, чтобы нам порознь пропадать!

Возьму его к себе в дети".

с ним и в первый раз за долгое время уснул

спокойно. Однако ночью раза четыре вставал. Проснусь, а он у меня под мышкой приютится, как воробей под застрехой, тихонько посапывает, и до того мне становится радостно на душе, что и словами не скажешь!

песчинки, заброшенные в чужие края военным ураганом невиданной силы... Что-то

ждет их впереди? И хотелось бы думать, что этот русский человек, человек несгибаемой воли, выдюжит и около отцовского плеча вырастет тот, ко торый, повзрослев, сможет все вытерпеть, все преодолеть на своем пути, если к этому позовет его Родина.

национальный характер
Сохранение ЧЕЛОВЕКА в себе в «пламени войны»
Противостояние добра и

зла
Семья как опора человека в испытаниях судьбы
Жизнь человека и история