Урок литературы в 11 классе по творчеству И. Северянина

творчеству И. Северянина
Учитель высшей квалификационной категории
Дубовик Ирина

Васильевна
МБОУ г. Иркутска СОШ №12

Ахматова

Послушница обители Любви
Молитвенно перебирает чётки.
Осенней

ясностью в ней чувства чётки.
Удел - до святости непоправим.

Он, Найденный, как сердцем ни зови,
Не будет с ней в своей гордыне кроткий
И гордый в кротости, уплывший в лодке
Рекой из собственной её крови...

Уж вечер. Белая взлетает стая.
У белых стен скорбит она, простая.
Кровь капает, как розы, изо рта.

Уже осталось крови в ней немного,
Но ей не жаль её во имя Бога;
Ведь розы крови - розы для креста…

1925

полей
Жизнь обрядила пышностью павлиней.
Но помнить: нет родней грустянки синей

И севера нет ничего милей...

Он в юношеской песенке своей,
Подёрнутой в легчайший лунный иней, Очаровательнее был, чем ныне
В разгульно-гулкой радуге огней.

Он тот поэт, который тусклым людям
Лученье дал, сказав: «Как Солнце будем!» И рифм душистых бросил вороха,

Кто всю страну стихийными стихами
Поверг к стопам в незримом глазу храме, Воздвигнутом в честь Русского стиха.

Кишинев. 3 марта 1934

Белый

В пути поэзии, - как бог,

простой
И романтичный снова в очень близком, -
Он высится не то что обелиском,
А рядовой коломенской верстой...
 
В заумной глубине своей пустой -
Он в сплине философии английском,
Дивящий якобы цветущим риском,
По существу, бесплодный сухостой...
 
Безумствующий умник ли он или
Глупец, что даже умничать не в силе -
Вопрос, где нерассеянная мгла.
 
Но куклу заводную в амбразуре
Не оживит ни золото лазури,
Ни переплеск пенснэйного стекла...

1926
 

Блок

Красив, как Демон Врубеля для женщин,
Он лебедем казался, чьё перо
Белей, чем облако и серебро,
Чей стан дружил, как то ни странно, с френчем.

Благожелательный к меньшИм и мЕньшим,
Дерзал - поэтно видеть в зле добро.
Взлетал. Срывался. В дебрях мысли брёл.
Любил Любовь и Смерть, двумя увенчан.

Он тщетно на земле любви искал:
Её здесь нет. Когда же свой оскал
Явила Смерть, он понял: - Незнакомка...

У рая слышен лёгкий хруст шагов:
Подходит Блок. С ним - от его стихов
Лучащаяся - странничья котомка...

1925

Брюсов

Его воспламенял призывный

клич,
Кто б ни кричал - новатор или Батый...
Не медля честолюбец суховатый,
Приемля бунт, спешил его постичь.
 
Взносился грозный над рутиной бич
В руке самоуверенно зажатой,
Оплачивал новинку щедрой платой
По-европейски скроенный москвич.
 
Родясь дельцом и стать сумев поэтом,
Как часто голос свой срывал фальцетом,
В ненасытимой страсти всё губя!
 
Всю жизнь мечтая о себе, чугунном,
Готовый песни петь грядущим гуннам,
Не пощадил он - прежде всех - себя...

1926
 

Бунин

В его стихах - весёлая капель,
Откосы

гор, блестящие слюдою,
И спетая берёзой молодою
Песнь солнышку. И вешних вод купель.

Прозрачен стих, как северный апрель,
То он бежит проточною водою,
То теплится студёною звездою,
В нём есть какой-то бодрый, трезвый хмель.

Уют усадеб в пору листопада.
Благая одиночества отрада.
Ружьё. Собака. Серая Ока.

Душа и воздух скованы в кристалле.
Камин. Вино. Перо из мягкой стали.
По отчуждённой женщине тоска.

1925

Гиппиус

Её лорнет надменно-беспощаден,
Пронзительно-блестящ её

лорнет.
В её устах равно проклятью «нет»
И «да» благословляюще, как складень.

Здесь творчество, которое не на день,
И женский здесь не дамствен кабинет...
Лью лесть в ей предназначенный сонет,
Как льют в фужер броженье виноградин.

И если в лирике она слаба
(Лишь издевательство - её судьба!) -
В уменье видеть слабость нет ей равной.

Кровь скандинавская прозрачней льда,
И скован шторм на море навсегда
Её поверхностью самодержавной.

1926

Гумилев

Путь конквистадора в горах остёр.
Цветы

романтики над ним нависли.
И жемчуга на дне - морские мысли -
Трёхцветились, когда ветрел костёр.

И путешественник, войдя в шатёр,
В стихах свои писания описьмил.
Уж как Европа Африку не высмей,
Столп огненный - души её простор.

Кто из поэтов спел бы живописней
Того, кто в жизнь одну десятки жизней
Умел вместить? Любовник, Зверобой,

Солдат - всё было в рыцарской манере...
Он о Земле тоскует на Венере,
Вооружась подзорною трубой.

1926 - 1927

Есенин

Он в жизнь вбегал рязанским

простаком,
Голубоглазым, кудреватым, русым,
С задорным носом и весёлым вкусом,
К усладам жизни солнышком влеком.

Но вскоре бунт швырнул свой грязный ком
В сиянье глаз. Отравленный укусом
Змей мятежа, злословил над Иисусом,
Сдружиться постарался с кабаком...

В кругу разбойников и проституток,
Томясь от богохульных прибауток,
Он понял, что кабак ему поган...

И богу вновь раскрыл, раскаясь, сени
Неистовой души своей Есенин,
Благочестивый русский хулиган...

1925

Кузмин

В утонченных до плоскости

стихах -
Как бы хроническая инфлуэнца.
В лице все очертанья вырожденца.
Страсть к отрокам взлелеяна в мечтах.

Запутавшись в эстетности сетях,
Не без удач выкидывал коленца,
А у него была душа младенца,
Что в глиняных зачахла голубках.

Он жалобен, он жалостлив и жалок.
Но отчего от всех его фиалок
И пошлых роз волнует аромат?

Не оттого ль, что у него, позёра,
Грустят глаза - осенние озёра, -
Что он, - и блудный, - всё же божий брат?..

1926

Вячеслав Иванов

По кормчим звёздам плыл суровый бриг

На поиски угаснувшей Эллады.
Во тьму вперял безжизненные взгляды
Сидевший у руля немой старик.

Ни хоры бурь, ни чаек скудный крик,
Ни стрекотанье ветреной цикады,
Ничто не принесло ему услады:
В своей мечте он навсегда поник.

В безумье тщетном обрести былое
Умершее, в живущем видя злое,
Препятствовавшее венчать венцом

Ему объявшие его химеры,
Бросая морю перлы в дар без меры,
Плыл рулевой, рождённый мертвецом.

1926 г

Маяковский

Саженным - в нём посаженным - стихам
Сбыт находя в

бродяжьем околотке,
Где делает бездарь из них колодки,
В господском смысле он, конечно, хам.

Поёт он гимны всем семи грехам,
Непревзойдённый в митинговой глотке.
Историков о нём тоскуют плётки
Пройтись по всем стихозопотрохам...

В иных условиях и сам, пожалуй,
Он стал иным, детина этот шалый,
Кощунник, шут и пресненский апаш:

В нём слишком много удали и мощи,
Какой полны издревле наши рощи,
Уж слишком он весь русский, слишком наш!

1926

Мережковский

Судьба Европы - страшная судьба,
И суждена ей

участь Атлантиды.
Ах, это вовсе не эфемериды,
И что - скептическая похвальба?

Мир не спасут ни книги, ни хлеба.
Все мантии истлеют, как хламиды.
Предрешено. Мертвящие флюиды
От мудрствующего исходят лба.

Философ прав, но как философ скучен.
И вот - я слышу серый скрип уключин
И вижу йодом пахнущий лиман,

Больным, быть может, нужный и полезный.
...А я любуюсь живописной бездной
И славлю обольстительный обман!

Кишинёв, 9 марта 1934

Сологуб

Неуловимо солнце, как дракон.

Животворящие лучи смертельны.
Что ж, что поля ржаны и коростельны? -
Снег выпадет. Вот солнечный закон.

Поэт постиг его, и знает он,
Что наши дни до ужаса предельны,
Что нежностью мучительною хмельны
Земная радость краткая и стон.

Как дряхлый триолет им омоложен!
Как мягко вынут из глубоких ножен
Узором яда затканный клинок!

И не трагично ль утомлённым векам
Смежиться перед хамствуюшим веком,
Что мелким бесом вертится у ног?..

1926

Тэффи

С Иронии, презрительной звезды,
К

земле слетела семенем сирени
И зацвела, фатой своих курений
Обволокнув умершие пруды.

Людские грёзы, мысли и труды -
Шатучие в земном удушье тени -
Вдруг ожили в приливе дуновений;
Цветов, заполонивших все сады.

О, в этом запахе инопланетном
Зачахнут в увяданье незаметном
Земная пошлость, глупость и грехи.

Сирень с Иронии, внеся расстройство
В жизнь, обнаружила благое свойство:
Отнять у жизни запах чепухи...

1925

Ходасевич

В счастливом домике, мещански мил,

Он резал из лирического ситца
Костюмчики, которые носиться
Могли сезон: дешёвый ситец гнил.

За рубежом, однако, возомнил,
И некая в нём появилась прытца:
Венеру выстирать готов в корытце,
Став вожаком критических громил.

Он, видите ли, чистоту наводит
И гоголем - расчванившийся - ходит,
А то, Державиным себя держа,

Откапывает мумии и лику
Их курит фимиам, живущим в пику,
Затем, что зависть жжёт его, как ржа.

Кишинёв. 9 марта 1934

Цветаева

Блондинка с папироскою, в зелёном,

Беспочвенных безбожников божок,
Гремит в стихах про волжский бережок,
О в персиянку Разине влюблённом.

Пред слушателем, мощью изумлённым,
То барабана дробный говорок,
То друга дева, свой свершая срок,
Сопернице вручает умилённой.

То вдруг поэт, храня серьёзный вид,
Таким задорным вздором удивит,
Что в даме - жар и страха дрожь - во франте...

Какие там «свершенья» ни верши,
Мертвы стоячие часы души,
Не числящиеся в её таланте...

1926